Заветная мечта
В 1963 году «Кузнецкий рабочий» публиковал отрывки из книги «История Кузнецкого металлургического комбината», которая создавалась группой авторов — инженерно-технических и научных работников. Главу, посвященную истории строительства комбината в первой пятилетке готовила кандидат исторических наук Елена Полянская — организатор и первый директор научно-технического музея имени академика И.П. Бардина.
В тот год отмечалось 80-летие со дня рождения Ивана Павловича, и Елена Михайловна в своей части книги, опубликованной в городской газете, рассказывала о том, как инженер Бардин прибыл на площадку будущего Кузнецкстроя. С момента той публикации минуло еще 60 лет, но подробности о том, как технический руководитель строящегося металлургического гиганта впервые оказался в Кузнецке и какими были его первые впечатления, несомненно, и сегодня очень интересны и важны для истории города. Публикуем главу с сокращениями.
В январе 1929 года главный инженер завода Югостали имени Дзержинского И.П. Бардин получил приглашение приехать в Сибирь и возглавить техническое руководство строительством Кузнецкого завода.
Более подходящего главного инженера для строительства металлургического гиганта в Кузбассе трудно было представить. Человек, вышедший из народа, с интересной, но нелегкой жизненной дорогой, Иван Павлович Бардин был к этому времени уже известным среди металлургов специалистом. Только благодаря упорству и страстному стремлению к науке, к технике ему удалось окончить в 1910 году Киевский политехнический институт. Но путь к инженерной деятельности для молодого, не имеющего связей инженера-металлурга в царской России оказался тернистым. Отчаявшись найти на родине работу по специальности, молодой металлург уехал в Америку в надежде обогатить свои знания и получить практический опыт на каком-нибудь крупном заводе: ведь американская металлургия была в то время наиболее передовой. Он получил работу на заводе «Гери», самом крупном в мире механизированном металлургическом заводе, но? Русский инженер мог попасть на американский завод только в качестве рабочего, притом на те участки, где еще применялся физический труд. Бардина выручило отменное здоровье, большая физическая сила. Только это, кстати, и помогло ему попасть в число счастливчиков, перед которыми открывались ворота завода. Но какой же это был изнурительный, адский труд! Полтора года такого труда на заводах Америки, как писал впоследствии в своих воспоминаниях И.П. Бардин, выжали из него все жизненные соки.
В 1912 году Бардин вернулся на родину. С помощью своего учителя по институту профессора В.П. Ижевского ему удалось устроиться чертежником в техническое бюро Юзовского завода. Здесь произошло знакомство Бардина с выдающимся доменщиком Михаилом Константиновичем Курако, имя которого тогда гремело на юге России. Эта встреча произвела глубокий переворот во всей жизни молодого инженера. Дальнейшая совместная работа с этим замечательным человеком, новатором доменного производства, явилась для Бардина ценнейшей школой, воспитала в нем чувство необходимости постоянной борьбы за новое. Еще работая на заводе «Гери», Бардин познакомился с новой техникой. На родине он стал последователем и соратником М.К. Курако, страстно мечтавшего о создании в России мощной металлургической промышленности.
В начале 1917 года Курако, уезжая с группой своих учеников в далекий Кузбасс на стройку металлургического завода, который давно рисовался в его мечтах, приглашал тех, кто оставался пока работать на Юге, приехать в Сибирь к пуску завода. Бардина, своего лучшего ученика, Курако прочил на место начальника кузнецких домен. К этому времени Иван Павлович вырос в специалиста, которого начинали ценить иностранные хозяева русских заводов. Он занял освободившуюся после ухода Курако должность главного инженера Енакиевского завода — и все-таки завидовал уезжавшим товарищам.
Бардин никогда не бывал в Сибири. Но рассказы Курако об этом перспективном для развития черной металлургии районе зародили в нем интерес и симпатии к этой окраине российского государства. Работая над проектом металлургического завода, Курако слал Бардину восторженные письма, делясь впечатлениями о Кузбассе.
В 1920 году, после восстановления в Сибири Советской власти, когда в душе «отчаянного доменщика» с новой силой разгорелась мечта о скорой постройке завода в Кузбассе, Курако набросал карандашом открытку, в которой звал Бардина «в гости». Открытка нашла адресата через год, когда Курако уже не было в живых…
* * *
В 1926 году, когда в Сибири был создан филиал Гипромеза — Тельбесбюро и начались первые работы по подготовке к строительству Тельбесского завода (завод первое время назывался Тельбесским в связи с тем, что проектировался на базе железных руд Тельбесского и других близлежащих месторождений Горной Шории. Это название не уступило место новому — Кузнецкому — даже после того, как в январе 1929 года было принято решение перевести завод временно на магнитогорскую руду. — Е.П.), в поисках специалиста, который возглавил бы будущую стройку, обратились к Бардину. Но, несмотря на большой интерес к Урало-Кузнецкой проблеме и особенно к Кузнецку, где работал и умер его незабвенный учитель, Бардин ответил отказом. Причин было две. На заводе имени Дзержинского его увлекла борьба за сооружение первой в СССР 110-тонной мартеновской печи, которая под его руководство и была введена в действие, вопреки некоторым специалистам, выступавшим против строительства мощных печей. Кроме того, у него не было уверенности в том, что дело с заводом в Кузнецке стало на твердые рельсы.
Продолжая работать на Юге, в 1927 — 1928 годах И.П. Бардин получает возможность в качестве члена технического совета Гипромеза участвовать в обсуждении проектов реконструируемых и новых металлургических заводов в различных районах страны.
Вокруг проекта Кузнецкого завода разгорелась особенно острая борьба. Этот завод (как и Магнитогорский), помимо основной задачи, которую хотели разрешить его постройкой, являлся заводом, на котором решалась проблема внедрения в нашу металлургию самой новейшей техники. Споры шли об объеме доменных печей, о производительности блюминга, о мощности всего завода.
Это было неудивительно, так как ни один инженер в нашей стране еще никогда не проектировал и не строил столь крупного металлургического завода.
Приходилось преодолевать сопротивление не только русских авторитетов, но и американских консультантов, которые были склонные согласиться с нашими инженерами, что в условиях России (да еще Сибири) больших доменных печей строить нельзя.
И.П. Бардин принимал в этих дискуссиях горячее участие. По своему характеру и той практике, которую он прошел в куракинской школе, Бардин был как раз тем специалистом, который смело подходил к решению любых технических и производственных проблем. Он был непоколебимым сторонником сооружения агрегатов большой емкости и производительности, заводов, механизированных в максимальной степени.
* * *
Участие в работе технического совета Гипромеза позволило Бардину познакомиться ближе с «кузнецким делом». Он участвовал в разборе проектов Магнитогорского и Кузнецкого заводов, давал по ним заключения. «Постепенное знакомство с материалами повышало знания этого большого вопроса, создавало все большую уверенность в возможности строительства заводов», — писал И.П. Бардин в своих воспоминаниях.
Мысленно он уже прикидывал: куда лучше пойти работать — на Магнитку или в Кузнецк? Обе стройки манили небывалым размахом, широкими возможностями осуществления заветной мечты.
Сам Иван Павлович в душе был за Кузнецк. В своих позднейших воспоминаниях он описывает мотивы, побудившие его встать во главе строительства Кузнецкого завода. На Урале имелся большой «костяк» представителей старой уральской металлургии, считавших, что они-то, знающие все особенности Урала, и имеют право решающего голоса в вопросах строительства Магнитогорского завода. Кузнецк представлял больший интерес уже потому, что не был ничем связан с консервативными традициями старой металлургии. К тому же в Кузнецк можно было ехать с товарищами, которые уже раньше работали там вместе с Курако. Все это позволяло более независимо, свободно и уверенно вести строительство металлургического завода именно в Кузбассе. Поэтому Бардин решил: если последует окончательное предложение, остановится все-таки на Кузнецке.
* * *
Примерно через месяц Иван Павлович убедился в том, что дело обстроит действительно серьезно. Он получил телеграмму из ВСНХ с просьбой выехать в Москву для окончательных переговоров. Поездка в Москву, назначение главным инженером строительства Кузнецкого завода, первое знакомство с работниками Тельбесстроя, бывшими в это время в Москве, — все это случилось, как определил Бардин, «неожиданно и стремительно».
По общему мнению людей, стоявших близко к металлургии, главный инженер Кузнецкого строительства являлся крупным специалистом, особенно сведущим в области доменного производства, инженером большого размаха, способным не только управлять действующим заводом, но и руководить стройкой большого металлургического завода. Кроме того, И.П. Бардин обладал очень ценными для руководителя чертами характера: решительностью, твердостью, прямотой.
Как раз перед назначением Бардина фирма Фрейн представила в Гипромез проект Кузнецкого завода. В Ленинграде намечалось созвать очередную сессию технического совета Гипромеза, которая должна была рассмотреть и утвердить проект.
До сессии технического совета оставался примерно месяц. Иван Павлович решил использовать это время для поездки в Сибирь. Хотелось хоть бегло ознакомиться с заводской площадкой, с Кузбассом, посмотреть, что представляет собою этот край, какие там имеются силы.
И.П. Бардин отправлялся в путь в приподнятом настроении. Через 12 лет после отъезда в Кузнецк М.К. Курако он ехал туда же продолжать дело своего учителя.
* * *
На всю жизнь запомнил И.П. Бардин поздний вечер 25 марта 1929 года, когда он впервые ступил на Кузнецкую землю. Было темно. Ни одной электрической лампочки не мерцало на железнодорожной станции, в прилежащем поселке и на всем обширном пространстве от станции до Старцевой горы, у подножия которой раскинулась строительная площадка. Приехавших ожидала пара лошадей с санями.
Лошади миновали скупые огоньки деревни Бессоново. Дальше — полная темнота, пустырь. Наконец, вдали заблестела точка: это были неярко освещенные окна дома заезжих, одного из немногих домов, построенных к тому времени поблизости от площадки у подножия горы и положивших начало поселку Верхняя колония. Кроме жилья, здесь расположились контора, гараж, конюшня, кузница. В гараже стоял один автомобиль «додж», который не мог ходить по зимним дорогам, а в конюшне — восьмерка породистых коней.
Площадка строительства начиналась тут же, за домом. Снежное поле казалось ровной плоскостью, но это был обман зрения. В глубоком снегу утонули впадины, пригорки, кусты. Довольно высокие, с пологими склонами горы со всех сторон закрывали горизонт. Вокруг на многие километры все было мертво, пустынно.
Только вдалеке темными пятнами на фоне снежной равнины выделялись деревни. Небольшой контингент рабочих расселился в этих деревнях, в Садгороде.
На окружной партийной конференции в декабре 1928 года говорилось о совершенно недопустимых условиях, в которых жили эти люди, съехавшиеся с разных сторон. За частные квартиры приходилось платить большие деньги. Лавок поблизости не было. Вода доставлялась иногда в керосиновых бочках. Среди рабочих не велось никакой культурно-просветительной работы, чем пользовались баптисты, свившие гнезда в деревнях.
* * *
Первое, что сделал И.П. Бардин по приезде, это тщательно ознакомился с площадкой. В его распоряжении имелся очень хороший план площадки, снятый силами Тельбесбюро. На основании этого плана можно было судить о всех работах, которые предстояло выполнить для освоения площадки. Но план планом, а личное знакомство с местом будущего строительства было необходимо главному инженеру, как воздух. Бардин объездил площадку на лошадях вдоль и поперек. Другим важнейшим делом было ознакомление с теми строительными материалами, которые стройка могла получить на месте.
У реки Томи был осмотрен будущий песочно-галечный карьер. Песок, гравий и прочие материалы для железобетонных работ показались Бардину превосходными. Он распорядился послать их образцы в Ленинград для испытания. Старцева гора, самая близкая к площадке, была намечена к разработке как каменный карьер. Здесь имелись обнажения зеленоватого плиточного камня. Выстроенное из него здание вокзала железнодорожной станции свидетельствовало о прочности камня.
Недалеко от станции, среди избушек Садгорода высилась труба кирпичного заводика, оставшегося со времен Копикуза. Осмотр показал, что состояние его сносное, хотя производительность была ничтожной. Сырьевая база для производства кирпича была великолепная, в числе заводского персонала работали люди с южных заводов. Глина и кадры есть, следовательно, перспективы благоприятные. И Бардин сделал себе заметку: за лето построить здесь две гофманские печи, то есть фактически новый кирпичный завод.
Затем ездили на новые угольные Араличевские копи, расположенные на том месте, где сперва намечалось строительство заводского поселка. Открытие богатых пластов каменного угля изменило первоначальный план. Здесь заложили разведочные штольни, уходившие в невысокий холм. Маленькие лошадки вывозили вагонетки с углем, и черные, запорошенные снегом кучи лежали кругом. Надо было позаботиться о расширении и этого хозяйства.
Главный инженер остался доволен результатами осмотра. Песок, галька, камень, кирпич, уголь — все это было под руками. Река Томь с притоками соединяла площадку с лесистыми холмами Горной Шории, обеспечивая стройке сплав лесоматериалов. Гурьевский завод, где уже работала комиссия по его приемке, будет снабжать строительство железом, огнеупорами. Бардин мысленно сгруппировал намеченные при осмотре мероприятия и составил план действий. Наметил развитие кирпичного завода и, чтобы избежать потери времени, тут же выделил на это деньги из ассигнований на строительство; указал, что надо немедленно организовать испытание грунтов площадки; позаботился о строительстве поселка Верхняя колония, где были запроектированы рубленые двухэтажные восьмиквартирные дома и намечена главная улица, названная Тельбесской.
После двухдневного пребывания на площадке Бардин приехал в Кузнецк.
* * *
Четыре года спорили о том, где быть командному штабу стройки. Претендентами выступали Новосибирск — столица Сибирского края, Томск — старинный культурный центр Сибири, Щегловск — окружной центр и, наконец, тихий, провинциальный Кузнецк, ближайший к площадке город. Бардин не сомневался, что правильнее было бы выбрать Кузнецк.
Главному инженеру нужно было посмотреть, что представляет из себя Кузнецк, может ли он принять управление, и доложить об этом в крае. Кузнецк оказался старым и бедным городком. Деревянные домишки были малы и требовали капитального ремонта. Как быть с размещением здесь большого аппарата управления, особенно специалистов, которые жили в Томске в благоустроенных квартирах? В следующем месяце в Кузнецк была послана специальная комиссия для изучения этого вопроса, после чего было решено форсировать строительство заводского поселка, а управление перевести в Кузнецк (точнее, на площадку) примерно к осени 1930 года.
В течение 1928 — начала 1929 года были проведены землеустроительные работы по отводу участка поверхности для строительства металлургического завода и обслуживающих подсобных предприятий. Под строительство отводилась огромная площадь в 6000 гектаров, охватывающая земельные наделы шести деревень Кузнецкого и даже соседнего с ним Прокопьевского районов, а также земли государственных земельных имуществ (бывшая церковная земля), часть земель города Кузнецка, полосу отчуждения Томской железной дороги и так называемый Барнаульский тракт.
Вместо изъятых земель крестьянам предоставлялись земельные участки в других местах.
Жители трех селений — Черноусово (Бессоново), Горбуново и Красная горка, расположенных на отведенном Тельбесстрою участке, переселялись на выгодных условиях на новые места. Они получали денежную компенсацию, лесоматериалы и т.д. Желающие могли продать свои постройки Тельбесстрою, а на новом месте возвести новые дома. Особая помощь оказывалась бедняцким группам переселяемых.
В момент приезда главного инженера переселение крестьянских хозяйств уже началось. Вид здешних деревень произвел на Бардина, знавшего до сих пор только украинские и волжские деревни, неприятное впечатление. Дворов около изб не было. самые дома представляли собой в большинстве «избушки на курьих ножках». Посреди улиц стояли огромные лужи. Лишь немногие избы были из кедра, принадлежали они богатеям. И все же Иван Павлович пожалел, что крестьяне переселяются вместе со своими постройками. Деревни находились вне площадки, строительству завода не мешали. Крестьянские избы можно было бы использовать как жилой фонд на первых порах. Поэтому Бреусу (начальнику представительства Тельбесбюро. — Ред.) была дана доверенность и наказ приобрести насколько возможно больше домов из расселяемых деревень.
Но удалось приобрести только единичные, разбросанные по территории деревень дома. Впоследствии среди многоэтажных корпусов строящегося Cоцгорода долгие годы темнели рубленые из толстого таежного леса избушки деревни Бессоново (она же Черноусово).
В марте 1929 года на площадке насчитывалось человек 200 рабочих. В основном это были люди, пережившие вместе с начинавшейся стройкой тяжелый период неизвестности, оставшиеся ждать окончательного решения о заводе. И они не обманулись в своих ожиданиях. Это были плотники, столяры, кузнецы, каменщики, приехавшие на площадку в 1926 — 1928 годах из разных городов и поселков Сибирского края. Среди них был старый плотник Губкин и молодой каменщик Сурков со станции Ерофей Павлович Амурской железной дороги, опытные кузнецы-сибиряки Гурьянов и Гусор, плотник Наумов и столяр Стефанов из Гурьевска и т.д. Немало было среди них рабочей молодежи, приехавшей с родителями или в одиночку. Молодые парни и девушки еще не имели квалификации и работали землекопами, чернорабочими, как, например, будущий каменщик-огнеупорщик Кривоногов, приехавший с отцом из уральской деревни, Елгина, работавшая ранее подносчицей камня на стройках Щегловска и Ленинска-Кузнецкого, Парфенова — дочь приискового рабочего из села Тисуль Мариинского округа, Бирюкова, приехавшая с отцом- плотником из Барнаула, и многие другие.
Какие побуждения привели этих людей на Горбуновскую площадку? Плотник Губкин вспоминал: «Мне товарищ отсюда писал письма: работы большие развертываются, приезжай!» Вот так от уехавших раньше односельчан из газет люди узнавали о стройке и трогались в путь в поисках хорошего заработка, а молодежь — и в надежде получить хорошую профессию.
* * *
Весной наплыв усилился. «Широким потоком вливаются в район переселенцы», — писала «Советская Сибирь» в начале марта 1929 года.
По деревням, поселкам Кузбасса и Алтайского края пошли слухи о каком-то «Садгороде», где начинается большое строительство. Массы трудового крестьянства потянулись на заработки в этот неведомый Садгород. Вместе с тружениками из деревень приезжали и раскулаченные. Но в подавляющем большинстве прибывала беднота, которая не могла прокормиться в деревне, — прибывала семьями, с ребятишками, со всем скудным скарбом. «Глядишь, пять-шесть возов едут из Бийского округа: везут с собой части палаток, корову и устраиваются», — вспоминали старожилы.
Так приехал с отцом в марте 1929 года М.Ф. Коренов, будущий бригадир слесарей теплоэлектроцентрали Кузнецкого комбината. Ехали из Алтайского края на лошадях, пробирались через тайгу. На площадке начиналась разработка каменного и песчано-галечного карьеров. Но парнишка был слишком молод, таких на работу не оформляли. Пришлось пойти на хитрость: оформился отец, а вместо него работал сынишка, отец же временно уехал обратно в деревню.
Не все имели транспортные средства, чтобы добраться до «обетованной земли». Еще в 1928 году группа рабочих со стекольного завода из-под Бийска пришла в Тельбес пешком, преодолев расстояние около 300 километров. Теперь пешие путешествия в Тельбес и на площадку приняли массовый характер.
Все эти люди, собравшиеся на площадке, как рабочие, так и недавние крестьяне, были малограмотны, а чаще — совсем неграмотны. Даже молодежь. Свое детство эти парнишки провели не за школьной партой, а пася скот в хозяйстве отца или у чужих людей. Вспоминая свои юные годы, первые строители, как правило, говорят: «Учиться совершенно не довелось», «Об учебе и речи быть не могло».
* * *
…Короткое пребывание главного инженера на площадке оправдало себя. И.П. Бардин уезжал, оставив себе представление о преимуществах и недостатках выбранного места, о проделанной подготовительной работе, о людях, с которыми придется начинать стройку. Перспективы строительства складывались благоприятно. И очертания будущего завода в его воображении уже вписывались в белую гладь Горбуновской площадки.
