К началу партизанских репрессий
Партизанское движение в период Гражданской войны на территории Западной Сибири без преувеличения можно считать главным союзником Красной армии, благодаря которому последняя смогла переломить ход гражданского противостояния в свою пользу. Тем не менее прочным этот союз не оказался.
Уже в декабре 1919 года, когда Красная армия овладела военно-стратегической инициативой и судьба белого сопротивления стала очевидной, председатель Алтайского губернского революционного комитета Всеволод Аристов издаёт приказ о сдаче партизанами оружия и о дальнейшем расформировании их отрядов. Для большинства партизан это был шок. С ними переставали считаться. Хотя, по их мнению, именно им должна быть благодарна Советская власть за оказанную ей неоценимую услугу, когда они в значительной степени своими действиями обеспечили ее восстановление в Сибири. Ведь до прихода сюда регулярных Красных частей партизанская борьба велась практически автономно. Под их контролем находились огромные территории. Для охраны Транссиба и подавления партизанского движения Колчак вынужден был использовать двадцать процентов своих войск, включая Чехословацкий корпус, тем самым ослабляя и без того трещавший по швам фронт. И партизаны об этом не забывали.
Будучи социально активной и достаточно сплочённой группой населения, бывшие партизаны считали, что имеют полное и законное право на создание на “отвоёванных” ими территориях своего управленческого аппарата. Предпочитавшие рассчитывать на собственные силы и возможности, особых надежд на новые власти они не возлагали.
Непонимание с большевиками возникло сразу. Ряд партизанских ревкомов, не выполняя предписания партийного руководства, выступили категорически против политики “военного коммунизма”. Большевики же, вместо понимания пагубности проводимой ими “крестьянской” политики, напротив, идут по её ужесточению. Как известно, все просьбы сибирского крестьянства заменить продразвёрстку продналогом так и не были услышаны. В создавшихся условиях бывшие партизаны, а это, в основной массе, вернувшиеся к сельскому труду крестьяне, становятся достаточно опасными для существующей власти союзниками.
Советская власть начинает “выбивание” партизанщины. По её распоряжению вместо избранных местных Советов организуются военно-революционные комитеты, во главу которых чаще всего назначают незнакомых местному населению людей, “пришлых”, не знающих местных условий. Из-за острого недостатка специалистов сибирские большевики вынуждены приглашать и использовать в советских органах управления буржуазных спецов, что достаточно сильно напрягает местное население. Причем нередко их назначают вместо отстраненных героев революции и Гражданской войны — командиров партизанских отрядов, председателей сельсоветов. А авторитетных руководителей повстанческих формирований — Ефима Мамонтова, Григория Рогова, Ивана Третьяка, Михаила Козыря, Петра Лубкова и других под разными предлогами арестовывают или дискредитируют. Бывший партизанский главком Ефим Мамонтов в служебной записке на имя председателя Сибревкома отмечает, что “нет ни одного места заключения в Алтайской губернии, где бы не томились бывшие партизаны и их командиры”. Почему это происходило? Ответ банален: большевистские Советы любыми способами стремились предотвратить хоть малейшее посягательство на свою власть. И опасения эти были не безосновательны.
Григорий Рогов
Ефим Мамонтов
Крестьяне уже имели опыт жизни под своим самоуправлением, практически автономно, без какой-либо центральной власти. В Степном Алтае подобной “крестьянской республикой” с лета 1918 года фактически руководил один из крупнейших партизанских командиров Ефим Мамонтов. Слава его гремела далеко за пределами Алтая. На подконтрольной ему территории была Советская власть, но без коммунистов. Его военные формирования, в несколько десятков тысяч бойцов, вплоть до декабря 1919 года, когда произошло их слияние с Красной армией, самостоятельно и успешно громят Колчака.
В Красной армии Мамонтов занимает ряд руководящих постов, участвует в боях с Врангелем, однако полного доверия со стороны власти это ему не приносит. 25 декабря 1920 года его арестовывают в Барнауле по подозрению в связи с Сибирским крестьянским союзом. Но через несколько дней за недоказанностью освобождают. Что это было? Профилактический арест? Как бы то ни было, в феврале 1922 года в деревне Власиха он погибает. По одной из версий, его убийство было организовано ОГПУ в процессе уничтожения авторитетных, но не благонадёжных партизанских командиров.
Более сложной оказалась судьба ещё одного партизанского вожака — Григория Рогова. Его мобильные отряды к осени 1919 года контролировали более восемнадцати волостей Барнаульского, Бийского, Новониколаевского и Кузнецкого уездов, которые образовывали так называемую Причернскую Советскую партизанскую республику. Сейчас Рогова приписывают то к эсерам, то к анархистам, но никаких свидетельств о какой-либо его партийности нет. Более того, как вспоминал один из хорошо знавших Рогова большевик И. Дрожжин, был тот тогда “политически почти безграмотен”, ему, как крестьянину, был важен земельный вопрос: кто его разрешит в пользу крестьянства — тому и поддержка! А вот воевал Рогов хорошо. Его объединённый отряд, выросший до 10 тысяч человек за период лето — осень 1919 года, участвовал в более чем двадцати боях, среди которых были разгромы Салаирского, Сорокинского, Тогульского белогвардейских гарнизонов, а также взятие в декабре 1919 года города Щегловска (Кемерово). Но если на Алтае Рогов и сейчас почитается как герой, которому ставят памятники, то в Кузбассе его имя неразрывно и однозначно связывают с “кровавой резнёй” декабря 1919 года в городе Кузнецке. Дело в том, что 2 декабря произошло восстание солдат Кузнецкого гарнизона. Созданный кузнецкий ревком, неуверенный в своих силах, обратился к Рогову с просьбой оказать помощь в отражении идущих на город карателей.
Во второй половине дня 9 декабря отряд в две тысячи человек при 18-ти пулемётах под командованием Рогова вступил в Кузнецк. Вместе с роговским отрядом в город вошёл и самостоятельный, в сто человек, отряд анархиста Ивана Новосёлова. Вот с этого момента и начинается смешение правды, домыслов и откровенной лжи.
Однобокое, лишённое попыток объективности, понимание деятельности роговского отряда в Кузнецке позволяет некоторым историкам навешивать как на отряд, так и на самого Рогова ярлык бандитов, утопивших город в крови. Но есть достаточно много неопубликованных архивных документов, включая воспоминания местных жителей, которые современные исследователи почему-то сознательно игнорируют. После ознакомления с ними рисуется совершенно иная картина событий. Достаточно сказать, что вакханалия в городе началась сразу же после восстания, когда из тюрьмы вместе с политическими были выпущены и уголовники. А было это за неделю до прихода Рогова. И все эти семь дней в городе было практически безвластие, так как ревком, не имевший ни авторитета, ни сил, просто не мог контролировать ситуацию. Весть о кузнецких событиях быстро разнеслась по окрестностям. Из ближайших сёл в этот достаточно зажиточный, мещанский город потянулись подводы с мародёрствующими элементами. Также орудовали и шайки из местных жителей. Побывали в Кузнецке и партизаны. Кроме мелких “местных”, были и большие, самостоятельные отряды Черкасова и Толмачёва, не входившие в подчинение Рогову. Толмачёв позже хвалился, что это именно его люди подожгли храмы и убили генерала Путилова и полковника Зволинского. Своим пребыванием они внесли в город ещё больший хаос.
Нахождение в городе роговского отряда длилось всего полтора дня, а не четыре, как многие утверждают. Сразу же по его прибытии был создан суд, на котором обвинителями и защитниками являлись сами кузнечане. Кто-то был оправдан, а около трёх десятков человек были казнены. Были ли в это время убийства и грабежи? Конечно, были. Время-то мутное… Количество жертв мы уж никогда не узнаем. Назывались разные — от двухсот до полутора тысяч. А что такое даже 200 человек для четырёхтысячного города? Не сложно представить, в какие грандиозные похороны погрузился бы город при такой действительности. Но нет ни одного документа, свидетельствующего об этом. Напротив, есть упоминания, что почти сразу после ухода отряда в городе опять заработал “Синематограф”, открылась торговля. Значит, какой-то порядок был наведён.
В дальнейшем, после расформирования отряда, Рогов был арестован, якобы за безобразия в Кузнецке, но по результатам расследования оправдан и отпущен. Однако уже весной 1920 года, когда поднимались крестьянские волнения против проводимой Советской властью антикрестьянской политики, его обвинили в подготовке восстания и назвали “белогвардейцем”. Несомненно, сторонником данного политического курса Рогов быть не мог, но подтверждений лично его активной антисоветской деятельности нет. В силу его популярности среди крестьянского населения, его именем часто действительно прикрывались перешедшие к бандитизму бывшие партизаны, такие как Новосёлов, Леонов. Громя ревкомы, сельсоветы, они заявляли, что действуют по заданию Рогова. За Роговым началась охота. Понимая, что попал в западню, он пишет в Барнаульский Губревком: “Меня преследуют, что мне делать?” Но ответа не получает. Вынужденный скрываться и от чоновцев и от бывшего сподвижника Новосёлова, он мечется по заимкам и притаёжным деревням.
2 июля 1920 года в деревне Евдокимово Рогов вместе со своим товарищем Возилкиным был окружён отрядом самообороны (бывшими партизанами) и при невозможности скрыться застрелился. Хотя существует небезосновательная версия, что его застрелили. И всё же мог ли Рогов присоединиться к повстанческому движению в Причумышье и возглавить его? Наверняка мог, как это сделали многие разочаровавшиеся в коммунистических Советах. Но этого не произошло, возможно, из-за понимания бессмысленности данной борьбы, а возможно, из-за преждевременной гибели. В любом случае, такие авторитетные личности, как Мамонтов, Рогов и другие, являвшиеся в определённый период самыми ярыми защитниками Советской власти в Сибири, для установившейся диктатуры делались потенциально опасными и первыми выбивались из партизанской обоймы.
Молох партизанских репрессий перемалывал бывших партизан вплоть до конца 30-х годов. Основная причина такой политики состояла не только в том, что партизаны в целом или отдельные их представители представляли реальную опасность для существовавшего режима, но и в том, что они были слишком “неформатны” и непредсказуемы для этого режима, в принципе не признававшего возможностей существования не находящихся под его полным контролем сплочённых групп.
Прошло уже сто лет после тех событий, но вопрос о взаимоотношениях партизан и Советской власти в начале двадцатых годов до сих пор открыт и актуален.
Андрей Чекалин, научный сотрудник музея-заповедника “Кузнецкая крепость”
