Авторитетные специалисты?
Недоумение вызвала статья Михаила Гревнёва “…сожгли в огне войны русский народ и Россию” (“КР” № 38 от 19 июня с.г.), как ответ на статью автора этих строк об Иосифе Сталине — Верховном главнокомандующем армии-победительницы (“КР” № 29 от 8 мая с.г.).
В предисловии к материалу автор предусмотрительно предупредил читателей о том, что он не философ и не историк и “размышлизмы” свои оставил при себе и поэтому слово предоставил “авторитетным специалистам и воинам с безупречной репутацией, фронтовикам”. Но уже в названии статьи высказал свою солидарность с покойным писателем Виктором Астафьевым, который в последние, постсоветские годы своей жизни, позволил себе немало “измышлизмов” на военную тему, и в том числе, что именно Сталин и Жуков сожгли в войне русский народ и Россию, солгав в этом утверждении дважды: во-первых, русский народ и его армию в той Великой войне жгли немецкие захватчики, а не Сталин и не Жуков, и во-вторых, сжечь в той Великой войне ни русский народ, ни его армию германским оккупантам и их многочисленным европейским союзникам не удалось. Большинство из тех десяти миллионов, которых Гитлер отправил на нашу землю, нашли в русской земле своё последнее пристанище. Астафьеву же, рядовому ротному телефонисту военных лет, принадлежит безапелляционное и безграмотное утверждение о том, что в войну “мы потеряли 47 миллионов человек”. Сталина он называл “сатаной, за что-то в наказание России посланным”, а про Жукова: “…тот, кто до Жукова доберётся, и будет истинным русским писателем”.
Что касается громадной фигуры Иосифа Сталина, то не мне сочинять ему оды. О нём написаны десятки книг и у нас в стране и за рубежом гораздо более осведомленными и авторитетными авторами. Вот слова о нём одного из авторитетов мирового уровня: “Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был самой выдающейся личностью, импонирующей нашему изменчивому и жестокому времени того периода, в котором проходила вся его жизнь. Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой воли, резким, жестким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в британском парламенте, не мог ничего противопоставить. (…) Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал своим же врагом. Сталин… принял Россию с сохой и оставил её атомной державой. Что же, история, народ таких людей не забывают”. Это сказано врагом России и Советского Союза Черчиллем в британском парламенте в день 80-летия Сталина — 21 декабря 1959 года, в разгар хрущевской “оттепели”.
Теперь о Жукове — сталинском “выкормыше” и “браконьере русского народа”, как называет его ротный телефонист и будущий талантливый русский писатель Астафьев. Главное обвинение — Жуков был “мясником”, то есть — не жалел солдатских жизней. Да, Жуков солдат не жалел. Он старался их сберечь. Сберечь для того, чтобы по возможности невредимыми, неизмотанными, по возможности обученными и экипированными они могли как можно быстрее и ближе подобраться к ненавидимому оккупанту и вцепиться ему в глотку.
Рядовой воин Первой мировой (два солдатских Георгия за личную храбрость), командир кавалерийского полка Красной Армии с семилетним стажем, маршал Жуков знал — сильнее русского воина в прямом противоборстве с поругателем Отечества в мире нет! Он понимал, что если враг пришел в твой дом убить тебя, разрушить твой дом, завладеть твоей землёй и поработить твоих родных и близких, то ты должен его убить: должен бить его немедленно, бить изо всех сил, бить всем, что есть под рукой, бить насмерть и бить в самое слабое место. Не обороняясь, а наступая. Просто? Да. И очень трудно. Для того, чтобы бить не куда попало, а именно в слабое место, надо вести разведку. Постоянно! В крайнем случае — разведку боем, когда гибнущий батальон дает шанс дивизии выполнить боевую задачу. Жуков ценил и продвигал тех командиров, которые постоянно изучали противостоящего противника, знали, куда надо ударить и что им для этого нужно в помощь. Жуков был крайне строг к командирам, которые не знали или знали плохо, какой перед ними противник. Не менее строг к командирам, которые не собирались бить сами, а гадали, когда и куда ударит враг. А тех, кто тупо выполнял приказы свыше: “Вперёд, мать вашу!”, отстранял от командования.
Другой момент. Для того, чтобы бить изо всех сил, надо собрать кулак не просто из всего, что есть, а из всего лучшего, что есть, из всего самого сильного, что есть в наличии, в строю. Жуков был полководцем эпохи массовых армий и понимал, что в одном строю, в одинаковых шинелях стоят и будущие герои, и те, кто по званию тоже солдат, но настоящим воином не станет, чем его не вооружай.
Уже зимой 41 — 42 годов он требовал от комдивов и командармов, наряду с разведкой и решительной концентрацией артиллерии, создания ударных штурмовых групп вместо бросания масс пехоты на врага. Они должны были формироваться “из наиболее дерзких бойцов и крепких командиров, специально отобранных, сколоченных, вооруженных автоматическим оружием, миномётами, отдельными орудиями. В состав (…) должны были включаться сапёры, огнемётчики и танки” (“Русский архив. Великая Отечественная”). Ему удалось добиться, что их формированием занимались лично комдивы и командармы, они стали массовым явлением, они стали отдельным инструментом войны, как танки и артиллерия, а тактика их совершенствовалась до победного 45-го.
Что касается потерь, то на войне без потерь не бывает.
Среди отечественных мемуаристов и историков Жуков большой симпатией не пользовался. Рядом с ним было не очень уютно. И его было слишком много. Особенно тогда и там, где и когда возникали ситуации, близкие к катастрофическим, как ранней осенью 41-го под Ленинградом и позже — под Москвой.
Но, наверное, главный “перл” стареющего писателя — вот он: “Надо не героическую войну показывать, а пугать ею, ведь война отвратительна. Надо постоянно напоминать людям о войне, чтобы не забывали. Носом, как котят слепых, тыкать в нагаженное место, в кровь, гной, в слёзы”.
Всенародный подвиг наших отцов и дедов в Великой Отечественной — нагаженное место?! Да, война есть крайнее, но не худшее проявление насилия. Те люди (народы), которые стремятся к миру любой ценой, на самом деле являются пособниками самых свирепых насильников и их потенциальными жертвами.
Ротный рядовой телефонист к старости забыл, что “самая бездарная армия” в мае 45-го, разгромив вооруженные силы всей Европы, объединенной Гитлером в Третий рейх, вошла в Берлин и одержала самую Великую Победу в мировой военной истории. Он предлагает нам, вместо того чтобы хранить и преумножать священную память о героическом подвиге нашего народа и его армии, пугать войной новые поколения наших соотечественников!
Другим воином “с безупречной репутацией”, которого цитирует М. Гревнёв, является будущий замдиректора Эрмитажа, крупный искусствовед Николай Никулин. Стоит ли верить этому автору “Воспоминаний о войне”? Для ответа обратимся к авторскому предисловию: “Мои записки не предназначались к публикации, (…) я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний…” А вот словесный автопортрет автора военной поры: “Я был никудышный солдат. В пехоте меня либо сразу же расстреляли бы для примера, либо я сам умер бы от слабости, кувырнувшись головой в костёр… В полку меня, вероятно, презирали, но терпели. Моя жалкая фигура выражала лишь унылое отчаяние. Собратья по оружию либо молча неодобрительно сопели и отворачивались от меня, либо выражались крепким матом”. Такие, как Никулин, солдаты во всяком мужском армейском коллективе, как минимум, являются предметом насмешек, а как максимум — презираемы. Солдаты в поле, в горах, тем более на войне, не любят тех, чью долю трудностей приходится брать на себя. А какой зубной болью он является для командиров! Его же надо куда-то деть, где-то пристроить — подальше от переднего края и от сослуживцев. Поскольку эта нелюбовь взаимна, то и в воспоминаниях своих все люди выглядят у Никулина с неприглядной стороны.
Будущий искусствовед дошел вместе с армией до Берлина, был несколько раз ранен (и поэтому, видимо, награжден и орденом, и медалями), но, как и Виктор Астафьев — не был воином переднего края и в атаку не ходил, не хотел, боялся и не был к этому способен. Досадно, что именно их воспоминаниям, а не правдивой фронтовой прозе и воспоминаниям воинов переднего края — Некрасова, Кондратьева, Воробьева, Дегена и многих других достойнейших воинов с действительно безупречной репутацией отдаёт предпочтение автор публикации.
Десять лет назад, в канун 65-летнего юбилея нашей Великой Победы, увидела свет книга нашего замечательного земляка Ивана Рогинцева “Ленинград — Берлин. Записки гвардейского минометчика”. Это особенный образец правды о войне и о себе на войне. Правда эшелонная — на грани замерзания с драками за место у буржуйки. Правда о запасном полке на окраине Челябинска на грани голодной смерти. Правда изнурительного, иногда по нескольку суток без сна, солдатского труда под огнём врага, доводящего до смертной усталости и до мысли о самоубийстве. Правда о жестокой несправедливости — награждении неучаствовавших и наказании невиновных.
Но и другая правда — правда радости и общего воодушевления от точного залпа батареи по врагу на полупрямой наводке, когда в минуты решается вопрос: или ты его сейчас, или он тебя через несколько минут.
Точность слова, полнота деталей, легкость слога и лаконичность, незлобливая, но цепкая памятливость — несомненные достоинства книги! И через все испытания — бодрость и величие духа настоящего Русского воина! Недаром Господь Бог наделил Ивана Ивановича изумительной памятью, даром слова и сохраняет ему жизнь и ясный ум до сего дня (ему 97 лет!). А ведь за перо он взялся в 70.
В заключение несколько слов об “авторитетном специалисте” Ю. Пивоварове, докторе политических наук и академике РАН с 2005-го года, известном хулителе советской и русской истории, особенно военной. То, что он лжец, явствует хотя бы из цитируемого М. Гревнёвым следующего утверждения этого “историка”: “…22 июня 1941 года гитлеровское нападение грудью встретили 303 дивизии Рабоче-крестьянской Красной Армии, 5 миллионов 373 тысячи человек. Через полгода от них осталось около 1 миллиона 650 тысяч человек”. На самом деле во всех пяти западных военных округах имелось 177 расчетных дивизий, а не 303. Численность войск в этих округах составляла около 2,9 миллиона человек. Но только два десятка дивизий имели полный штат, остальные были в стадии формирования. Значительное число имели только организационное ядро из вновь назначенных командиров и штабов и только начинали приём пополнения, часто не обученного и тем более не сколоченного в роты, батальоны и полки.
Досадно, что внимание автора прошло мимо настоящих историков и публицистов, серьезно изучающих историю Великой Отечественной и Второй мировой войн, таких как А. Вдовин, Ю. Жуков, В. Фалин, А. Фурсов, Т. Грачёва, А. Исаев и многих других. Что ж, скажи мне, кто твой друг…
Юрий Алябьев, полковник, участник боевых действий
