Улыбка хозяйки угольной горы
Как-то повелось, что где бы я работал в первую половину своей трудовой карьеры, это были аварийные службы. То тебя дергают по селектору, то по вою сирены. Десять лет отдал ССП (в простонародье «скорая помощь»), полгода в пожарной части подрабатывал (денег не хватало, семья молодая, увы). И даже посчастливилось в ВГСЧ поработать (Военизированная Горноспасательная часть) аж помощником командира взвода по лечебной работе, целых три года. Работа мужская, можно сказать, героическая и должность приличная. В те далекие времена её фельдшера занимали. Для того, чтоб её занимать, нужно было иметь отменное здоровье, наличие зубов и зрения на оба глаза. Без здоровья дымный штрек не пройти, там нужно в задымленном ограниченном пространстве кувалдой помахать в респираторе (для чего и зубы нужны, чтоб загубник держать при дыхании). А после этой тяжёлой работёнки, нужно, чтоб давление быстро восстановилось и дыхание заодно. А как тяжёлой кувалдой махать, если ты слаб физически и тщедушен телом. Всё по чесноку, и следят за этим строго, предполагается, что ты при аварийной ситуации в шахте должен работать, а не портянки перематывать. От этого твоя жизнь и жизнь товарищей зависит. Халява не прокатит, ответственным лицам год огненного петуха праздновать на зоне не резон. А ты хоть и медик, всё одно, должен быть как все — боевая единица отделения. Идёшь в шахту в составе отделения, хоть и должность выше, а подчиняешься командиру отделения. Будешь кочевряжиться — забракуют, как быка-производителя с вялой потенцией.
Шахта шутить не любит. Идёшь с отделением по выработке, а на вагончике мелом для шахтёров написано: дальше хода нет, смерть! Значит дальше перемычка опасная или её вообще нет пока. Нужно её поставить, дабы ограничить пожар. Можешь легко окиси или метана надышаться, отделение-то в респираторах, у них работа такая — рисковать. Там, конечно, в кабинете главного инженера, следят за тем, чтоб риск свести к нулю, держат руку нам пульсе, но всё предусмотреть невозможно. В общем, всё интересно, необычно и по-взрослому, без дураков. Другое дело завал, если на пожар тебя берут редко, то здесь твоё присутствие обязательно. Где-то кровля села или: причин много. Там ваш выход, товарищ медик, пострадавшего освободят от каменного плена и вперёд, покажи, чему тебя учили в медицинской школе. Условия покруче, чем на вызове «по скорой». Одно сознание того, что на тебя в любой момент часть Кузбасса может обвалиться, настраивает на деловой лад. И не знаешь, что лучше — поглянуться Хозяйке угольной горы или наоборот. Всякое бывало, но вспоминается такой случай.
Часто, чтоб попасть к месту завала, нужно было использовать старые заброшенные ходки. Ходок, это такая лестница для шахтёров, чтобы можно было попасть с горизонта на другой горизонт (горизонтальная выработка) или вообще выбраться на поверхность. В целях безопасности ходок не делают сквозным. Двигаешься вверх или вниз на метров семь и его перекрывает ляда (площадка такая, если сорвёшься, то упадёшь всего метров на семь, не так больно будет), а за лядой снова трап, до следующей ляды и так далее. Получилось так, что до пострадавшего было проще и быстрее спуститься по старому ходку. А заброшенный ходок — это отдельная песня (с грустным припевом). Трапы в основном сломаны или отсутствуют, а вместо них просто привалены длинные бревна (в шахте леса много). В случае необходимости шахтёры по этим бревнам, с ловкостью бурундуков лазят. Вообще в шахте чайника видно сразу, шахтёрики по ходку передвигаются спиной к трапу (то есть спиной к вертикальной лестнице). Честно сказать я так и не научался за три года (мало было практики, наверное). А чем медик отличается от рядового респираторщика? А тем, что у респираторщика за спиной респиратор в виде дюралевого рюкзачка навроде небольшого акваланга. Медик же имеет респиратор, но спереди у него висит ящик с медикаментами и прочими причиндалами. Подойдя к долбаному ходку, мне пришлось всё отделение пропустить вперёд. Ходок вообще никакой, трапов практически нет, одни брёвна. На мне шахтёрская роба, респиратор, спереди медицинский дюралевый ящик и сам я около центнера. Я попытался представить, сколько я в бурундуках, но отмёл эту задачу без наличия калькулятора. Отделение не может ждать, им нужно освободить пострадавшего, а свои проблемы я должен решать сам. «Доктор, догоняй» — и картина Репина «Приплыли». Хоть бы брёвна были с сучками, так нет ровненький строевой лес (похоже, лиственница). Ходок узкий, едва вмещаюсь по габаритам, распираюсь спиной, внизу темень, фонарь светит в стену. Где-то там внизу пострадавший ждёт помощи. И чо, я не мартышка. Я старался изо всех сил. Вот и вторую ляду прошёл, а сколько их ещё будет? И вот оно, я добрался до очень узкого места. Застрял! Вверх ну никак, а вниз ещё хуже. Каждый выдох стал сдавливать мою грудную клетку. Система ниппель, я выдыхаю и по сантиметрикам сползаю вниз, а вдохнуть уже не получается, как прежде. Нужно дышать так, чтобы экскурс грудной клетки был минимальным. И дальше что? А ничего не будет дальше, рано или поздно гора раздавит тебя, как помидор. Тебя конечно хватятся, хватятся, хватятся: Перед глазами поплыли радужные круги, внутри зародилась бесполезная, неуместная паника, ноги повисли над пропастью. Похоже всё. Отдать концы!
Мне показалось — я увидел свет, ага, пресловутый светлый тоннель у умирающих (байки из реанимации). Но какая-то сила рванула меня вверх, а потом ещё и ещё. Кто-то сильно дёргал меня вверх за шиворот. Схватившись за бревно, я начал помогать и вздохнул полной грудью.
Оказалось — не один я догонял отделение. Респираторщик Валера Амян, балагур здоровяк и спортсмен, что-то там замешкался в мойке.
— Давай, доктор, свой чемодан, мне привычней.
Он быстро разгрузил меня и велел двигаться вперёд. Я чувствовал себя, как первоклассник, получивший первую двойку. Потом Валера в лицах рассказывал, как он разбучивал доктора, как заштыбованную печь. Мне не было обидно, шутили беззлобно. Поскольку многим из отделения хоть раз да улыбалась Хозяйка угольной горы.
Александр Серенко