Общество
Вячеслав Рублевский, врач и человек
В этот день в урологическом отделении первой городской клинической больницы было две операции. Первой оперировали женщину — удаляли опухоль на почке. Операцию делала Елена Викторовна Ильинская, молодой, но талантливый и уже опытный хирург. Вячеслав Павлович Рублевский, заведующий отделением и мэтр новокузнецкой урологии, ей ассистировал. Я сидела на табуретке вдалеке от операционного стола. Видно было только лицо Ильинской, ее сосредоточенный взгляд. Казалось, хирурги говорили глазами. Опухоль проросла в аорту, никаким скальпелем не достать. Это объяснил мне Рублевский уже в кабинете, а пока я видела, как тревожно посмотрела на Рублевского Елена Викторовна. Между тем они не обмолвились и словом, продолжали оперировать. Рублевский накладывал швы. Мне видны были его спина и взлетающая в размеренном ритме правая рука. “Хирурги артистичны”, — подумала я.
Следующую операцию делал уже Рублевский…
Хирургия требует ювелирной техники. И не случайно врачи хирургического профиля артистичны. И Вячеслав Павлович тому яркий пример. Знакомы мы с ним тридцать пять лет. И по имени-отчеству, конечно, друг друга не звали и сейчас не зовем. Писала я о нем не однажды, но не по дружбе, а каждый раз в связи с чем-то. И не только как о замечательном враче, но и о человеке увлекающемся: в молодости - чеканкой, в последние годы — игрой на саксофоне. Разносторонняя личность.
Мы пришли к нему, как договорились накануне, в 10 утра, но безуспешно искали его в отделении.
— Меня вызвали в 29-ю больницу на консультацию. Буду через час, — сказал он мне по телефону.
На наше счастье, редакция теперь находится недалеко от первой больницы. Мы вернулись в свою контору и пришли к Славе (буду уж называть его, как привыкла) через час.
На стенах кабинета Рублевского тесно от картин и фотографий.
— У тебя симпатичная картинка, — показываю ему на новый пейзаж.
— А ты видела у меня плохие картины?
Рублевский любит изобразительное искусство и высоко ценит каждую подаренную ему работу. Последнее время общение с ним у меня было на предмет его обучения в детской школе искусств, и Слава разговор начал о музыке.
— Третий год учусь. Последний год, потому что там я больше уже ничего не получу.
— Уже мастер?
— Ну мастер-не мастер. С листа играю, под минусовку играю, в конкурсе участвовал. Мне моя учительница Кристина Константиновна Ильященко, ей 28 лет, сказала: “Мы вам удостоверение об окончании музыкальной школы выпишем”. У меня будет уже два музыкальных образования. Я же по классу баяна окончил школу.
— Зачем ты ездил в 29-ю больницу? — перевожу я разговор в нужное мне русло.
— Нужно было посмотреть сложного больного, и я подтвердил тот диагноз, который поставил уролог 29-й больницы, и мы с ним определили тактику ведения этого пациента. Завтра операция.
— Кто будет оперировать?
— Там же есть урологи.
— Обратились к тебе за консультацией, потому что Рублевский — это имя?
— Да у меня в отделении все урологи сильные. У нас три кандидата наук в отделении работают: я, мой сын и Елена Викторовна Ильинская. Да такого никогда не было. Еще Олег Громов — кандидат наук. Он ведает отделением литотрипсии и эндоурологии, там, где камни дробят. И оперируют без разрезов.
— Звание заслуженного врача было неожиданностью для тебя?
— Я это звание два с половиной года ждал. Я ведь дважды отличник здравоохранения, причем с перерывом в два месяца. Меня представили, не сговариваясь, Горздрав и ГИДУВ. У меня два значка. Два раза мне Тулеев руку жал.
— Сколько лет ты в урологии? - спрашиваю я, понимая, что наша беседа скачет с пятого на десятое.
— С 1973 года здесь работаю. Вначале хирургом. Потом в армию пошел, а после армии, это в 1978 году, написал заявление, мол, прошу временно перевести меня на работу в урологию. А еще профессор Перкин, царство ему небесное, говорил, что нет ничего более постоянного, чем временное.
— В урологии тебе интереснее?
— Растропович как-то сказал, что виолончель — это та же скрипка, только нежнее. А я говорю: урология — та же хирургия, только нужнее.
— Почему?
— Потому что у нас диапазон операций шире. (И он перечислил семь отделов мочеполовой системы. — Т.Т.)
— Скажи, как ты сочетаешь эту страсть к музыке, к изобразительному искусству с медициной? В детстве не мечтал стать музыкантом?
— Нет. Это, скажем так, для души…
Вячеслав Павлович, можно сказать, редкий врач. Он — великолепный специалист, прекрасный оператор, замечательный организатор. Но он шире своей профессии. Есть ведь врачи, войдешь к нему в кабинет, он головы от тетрадки не поднимет, лишнего слова не скажет, а человек за несколько метров до кабинета уже от страха трясется. Так вот Рублевский прежде всего человек, хотя и хороший врач. И пациент для него в первую очередь человек со своей жизнью, со своими проблемами.
— Может, это и есть профессионализм, когда специализация, технология не заслоняют в профессионале нормальных человеческих качеств? — спрашиваю Рублевского.
— Кажется, Боткин сказал, — отвечает он мне, — если после разговора с врачом человеку не стало лучше, значит, это не врач.
— А вот эти хохмочки врачей в операционных? Может, для того, чтобы снять свое напряжение? Ведь не так уж весело смотреть на больного. Некая защита?
— Как тебе сказать? Возможно, и защита, подсознательная. Но чаще юмор необходим для того, чтобы больному легче было. Зубы ему заговариваешь, анекдоты рассказываешь, про его специальность спрашиваешь и прочее, прочее. Анестезию сделали. Говоришь ему: “Ну вот, сейчас пройдет минут двадцать, и будем оперировать”. А в это время операция уже вовсю идет. Двадцать минут проходит, я последний шов наложил, говорю: “Все!” Он: “Как?” Я ему: “А вот так”.
— Это техника такая?
— Это психологический прием, чтобы отвлечь больного.
— Я думаю, это профессиональное качество врача — оставаться человеком. Конечно, нельзя умирать вместе с каждым.
— Если не будешь умирать с каждым больным, то ты, считай, не врач.
— Как у тебя день проходит?
— Прихожу на работу без двадцати восемь. В восемь часов рапорт в отделении. Посмотреть надо послеоперационных больных, тяжелых больных. В половине девятого рапорт кафедральный. Затем подготовка больных к операции. Надо оперировать — я буду оперировать. Надо проконсультировать - буду консультировать. Три дня в неделю в консультативной поликлинике госпитализация. Затем составление планов следующего операционного дня. Консультации. Консилиумы. Иногда прихожу по субботам — причем не говорю, когда приду. Поэтому персонал в тонусе: а вдруг я приду, вдруг я что-то найду! Работы хватает.
— У тебя наград много?
— Достаточно. Шесть медалей и два ордена. Орден Пирогова и орден Гиппократа.
— Чеканкой ещё занимаешься?
— Нет. Но если надо, сделаю. Я этого не забыл. Если память есть, ничего не уходит.
— А ведь что-то уходит из жизни, из медицины?
— Надо приспосабливаться к теперешнему времени, а я к этому, наверное, не приспособлен.
А зубры уходят из медицины. Остаются мальчики. Есть ностальгия по ушедшему времени, по учителям. Пока мы живы, мы будем их помнить. Будут ли помнить нас?.. И еще: раньше в медицине коммерции не было, а сейчас она есть. И последнее. Ошибки являются ошибками, когда у тебя есть мужество их обнародовать, но они становятся преступлением, когда гордыня тебя заставляет их скрывать. Вот этого не должно быть в медицине. Как Перкин говорил, даже в мелочах надо быть честным.
Валентин Волченков (фото)
