Реалии Гражданской войны
Нет уже ни белых, ни красных. Не осталось ни одного живого свидетеля тех кровавых годин, когда подданные одной великой страны убивали друг друга. Но остались документы, воспоминания, кино и фотохроника, на основании чего можно попытаться представить весь тот ужас, происходивший в период Гражданской войны.
Истоки всех гражданских войн лежат в обострении противоречий между различными социальными группами, где каждая приемлет только своё видение по обустройству нового общества. И если компромисс между ними невозможен, то остаётся только одно — борьба. И это уже борьба не политическая, это борьба на физическое уничтожение. Применение насилия по отношению друг к другу есть то единственное, что объединяло белых и красных. Кровь лилась с обеих сторон. В период советской власти о красном терроре всегда говорили как о вынужденной, ответной мере. Но была ли эта мера оправданной? В 90-е, во времена становления “новой” России, начала меняться и идеология. “Белые” становятся мучениками, а “красные” — беспринципными, кровожадными убийцами. Подобные крайности, с точки зрения истории, просто недопустимы. Стремление к объективности, к максимальной правдивости — задача любого исследователя. Во время Гражданской войны террор стал одним из методов управления территориями, находящимися под контролем различных вооружённых формирований. Любое неповиновение жестоко каралось.
Просматривая периодику “белой” Сибири, мне попалась интересная заметка, напечатанная в газете “Надежда России”, № 47 от 23 октября 1919 года, под названием “Патриотизм деревни на Алтае”. Вот её содержание с сохранением стиля автора:
“Оперирующие банды по тайгам в Барнаульском уезде наводят на мирных жителей панику, производя грабежи и насилия и совершая зверские убийства. Например, шайка бандитов под руководством Гришки Рогова совершает злодеяния, производя ужасные пытки, как было совершено над сельским старостой деревни Пещерки Залесовской волости Николаем Красуловым. Сначала отобрали всё его имущество, а самого пытали: сначала пороли плетьми, потом вырезали из спины два ремня, отрезали нос, уши, выкололи глаза, отрубили руки и ноги, а потом и голову. И в одной только Пещерке совершили таких зверств над 20 жертвами, а также и по другим селениям. Сначала народ сочувственно смотрел на большевизм и активного выступления против него не предпринимал. А когда большевистские банды начали проявлять такие зверства, то население сразу же отрезвилось, и крестьяне стали говорить: ”Да, вот какой они нам рай-то обещали?! Теперь мы поняли, что это за рай большевиков!” И сразу же начали организовываться в добровольческие дружины, которым правительство выдало оружие для самозащиты. Где только появятся банды красных, то эти дружинники сразу же их выслеживают и уничтожают”.
Вот так представляется “посещение” Пещерки в августе 1919 года повстанческим отрядом Григория Рогова, сражавшегося на стороне советской власти, глазами его классовых врагов. Описание казни старосты выглядит ужасным. В подобные зверства трудно поверить, поэтому, что бы что-то прояснить, пришлось обратиться к архивным документам Залесовского краеведческого музея, где хранятся воспоминания непосредственных участников тех событий. Очень интересными оказались записи большевика И.М. Дрожжина, который в июне 1919 года был послан в отряд Рогова барнаульской подпольной большевистской организацией для идеологического усиления отряда. Надо сказать, что тогда же, из Барнаула, в отряд прибыли ещё несколько видных представителей большевистской партии. С этого времени все действия отряда проходили под контролем и при непосредственном участии представителей партии большевиков. Это важно! Дрожжин вспоминает, что с прибытием барнаульцев единоначалие Рогова в отряде было упразднено, и руководство перешло к созданному военно-революционному комитету, состоящему из пяти человек. Так вот, одним из первых решений созданного комитета было решение о ликвидации кулацкой дружины в селе Пещерка (ныне Алтайский край, 258 километров от Новокузнецка). Сказано — сделано. Переодевшись в колчаковскую форму, партизаны беспрепятственно вошли в село и арестовали всех подозреваемых в нелояльности к советской власти.
Далее слово Дрожжину: “Арестованных руководителей дружины и их пособников судило само население — беднота Пещерки. На общем сельском собрании вынесено решение. Встал вопрос: как же наказывать отъявленных кулаков-дружинников, сторонников контрреволюции? Тюрем у нас нет, изолировать их не имеем возможности. Оставить на свободе тоже не имеем права, он завтра снова будет стрелять в нас из-за угла. Единственный выход — расстрел. Но у нас есть винтовки, но нет к ним патронов, поэтому осуждённых изрубили шашками, что привело в ужас не только население села, но и партизан”.
Но только ли рубка шашками вызвала у народа ужас? Картину произошедшего “дорисовывает” партизан Г.Н. Кулаев, также свидетель той резни: “Среди нас, партизан, был один мордвин. В Пещерке у него белые убили сына. Этот мордвин в Пещерку пошёл с нами. Он сделал из ремня узкий мешочек, набил его дробью и привязал к палке (как плеть). Всех мужиков деревни построили. Мордвин ходил и бил этой плетью тех, кто был заядлым врагом. Многие падали. Так было набрано 14 человек. Всех их около согры зарубили саблями”.
И хотя ни Дрожжин, ни Кулаев ничего не говорят о зверском убийстве старосты деревни, но даже на основании ими рассказанного такое убийство вполне можно допустить. Эти так называемые суды выходили за рамки здравого смысла и ничего, кроме ужаса и страха, вызвать не могли. С уходом партизан трагедия для Пещерки не заканчивается. Дрожжин вспоминает: “После нашего отъезда в Пещерку пришли колчаковские каратели, и драма села Пещерки продолжилась. Уходя, мы предложили создать сельсовет, избрали председателя, секретаря. Но последние не стали дожидаться карателей, а сели на коней, нагнали наш отряд и влились в него. Другого выхода у них не было. Они покинули своих жён и детей на расправу карателей. Такова жестокая, бесчеловечная драма села Пещерки. Она лишила жизни более двух десятков людей, оставила сирот, заставила содрогнуться от ужаса сотни людей, но она же, эта бесчеловечность, в то же время являлась необходимым звеном в цепи к общечеловеческой человечности”.
О как завернул! Это как же должно деформироваться сознание, чтобы, прикрываясь мифической “общечеловеческой человечностью”, оправдывать свои кровавые злодеяния против своего же народа? А как понять психологию тех, кто трусливо бежит, спасая себя, но оставляет своих близких, зная, что те будут подвергнуты жестоким репрессиям со стороны карателей?
“Весть о пещерской драме облетела весь край, о ней говорили, писали в газетах, изображая партизан извергами, но в то же время газеты оповестили население края, что партизаны существуют реально”, — пишет далее Дрожжин без тени сожаления о содеянном. Говоря сегодняшним языком, для партизан это была своего рода рекламная акция, чтобы заявить о своём существовании. Она удалась, но её результат несоизмерим с принесёнными жертвами. Насилие, террор, зверства — вещи неоправдываемые, вне зависимости от того, кто и ради чего их совершил. Поэтому спор о том, какая из противоборствующих сторон была более жестокой и непримиримой, теряет всякий смысл. Террор был “обоюдным”.
Произошедшая в Пещерке трагедия — это лишь эпизод кровопролитной Гражданской войны. Повстанческие отряды на подконтрольных им “колчаковских” территориях вершили собственное правосудие, опираясь не на законы, а на своё представление о справедливости. Но эта вакханалия не могла продолжаться бесконечно. С победой Красной армии установившаяся советская власть начала борьбу с партизанщиной. И как это ни парадоксально, и здесь не обошлось без террора, но уже против тех, кто помогал в установлении этой самой власти.
Андрей Чекалин, научный сотрудник МЗ “Кузнецкая крепость”