Наш человек из Германии

— Родился в Мюнхене, но сейчас живу в Берлине. Работаю во всей Европе. Очень много последнее время ставлю в России. У меня хорошая переводчица. 

— Седьмой год. Как говорится, в любовных отношениях это год кризисный. Может, и у меня в отношениях с российской сценой будут сложности. Но это всегда возможность для роста, возможность стать мудрее. 

— Это какая-то неведомая сила, зов судьбы. Я всегда чувствовал какую-то тягу к Востоку, беспричинный интерес. Во время учебы на режиссерском факультете у нас были такие упражнения. Я должен был ответить на вопрос: “Кем ты себя видишь через десять лет?” Я сказал, что вижу себя в России. Откуда-то возникло такое. 

— Нет, мы не были знакомы. 

— Нет, учился в Зальцбурге. Потом работал в Мюнхене. И в других странах, кроме России. Начал с Украины, потом были Казахстан, Эстония, Молдова. 

— Да, почти ваш человек. 

— Семь лет назад я появился на российском театральном небосклоне, и меня считали экспертом по театру Брехта. Молодой, начинающий режиссер. Когда мы сделали постановку по Брехту в Пермском театре, и зрители, и критики отреагировали одинаково. Что это немецкая постановка. Сразу видно немецкую школу. С этим спектаклем нас пригласили на “Золотую маску”. В Москву приехали мои друзья, которые работают в театрах Берлина. Они посмотрели мой спектакль и сказали: “Какая русская постановка, Андреас. Как ты изменился!” Я не знаю теперь, кто я. Такой кризис идентичности. 

— А вы случайно не русский по своим корням? Или баварец? 

— Я беженец, гастарбайтер (смеется. — Т.Т.). Шесть лет мы работали в различных городах России — и в Москве, и в Сибири. И потом я вернулся в Германию. И это было для меня шоком: меня, оказывается, понимают на родном языке. Я могу говорить на своем языке с актерами. 

— Андреас, за шесть лет вы могли научиться очень хорошо говорить по-русски. 

— Ой-ой-ой! Только, как маленький попугайчик, повторял (это Андреас сказал на русском языке). У меня же в руках всегда пьеса, я слышу актеров. И в определенной степени словарный запас пьесы откладывается в голове. Но есть какие-то сферы абсолютно темные. 

— Новокузнецкий драматический театр очень активный. Его приглашают на разные фестивали по всей стране. И мы пересеклись дважды. Первый раз в городе Дубне на фестивале театров малых городов, а потом на “Новосибирском транзите”. 

— “Сказки Венского леса” — очень известная пьеса в Австрии и Германии. Ее автор — Эдён фон Хорват. Его почти не знают в России. А в Германии он находится на том же уровне, как и Брехт. В начале 30-х годов он начал. Его проблема в том, что он умер уже в 1938 году. И его на долгое время забыли. Забыли во многом потому, что нацисты запретили его пьесы. Его книги жгли на площадях вместе с другими произведениями. Но потом его обнаружили. 

Хорват пишет пьесы в традициях народной комедии, то есть это пьесы о простых людях, таких же, как мы. Читая его произведения, понимаешь, что действие происходит в Австрии, в Баварии. Это моя родина. Моя мама родом из Австрии. 

Мне близки эти персонажи, о которых писал Хорват. Но лет семь назад моя мама могла спросить меня: “А что едят люди в России? Что за кухня у них? Каково это все на вкус?” А я говорил ей: “Знаешь, странно, что-то пробуешь и вкусно так, как готовила бабушка”. Я видел сходство между теми людьми, из моего детства, и людьми, которых я встречаю здесь. Поэтому, несмотря на то, что материал как бы чужеродный, но много сходства, много аналогий можно обнаружить. 

К тому же Хорват — один из моих любимых авторов. Я очень хотел поставить его произведение и рад, что театр заинтересовался этим и что Марина Александровна Евса приняла предложение. Важно только, чтобы зритель оказался отважным для того, чтобы пойти на незнакомого автора. Для немцев Хорват — классик. А российский зритель не знает, чего от этого имени ожидать. 

— В двух словах — это красота, которая на поверхности. Фасад и что скрывается за ним. Хорват в своей пьесе использовал вальсы Штрауса. Слушая эту музыку, мы успокаиваемся, все в гармонии, все в четком ритме. И вот Хорвата интересует, как живет человек, который существует по четкому плану. Говорит: мы не выбиваемся из нашего ритма. Мы хорошие люди. У нас нет проблем. У нас вычищенный фасад. Мы не выносим сор из избы. И вот в таком духе происходит история. 

Это история девушки, которая не хочет выходить замуж за жениха, навязанного ей отцом. Она пытается вырваться из этого ритма, принуждающего ее к действию, которое навязывает ей отец. 

Для Хорвата главной темой является его время. Он написал эту пьесу в 1931 году. Он уже предчувствовал наступление фашизма. Он описывает предвестие переворота в обществе, он высмеивает это и предупреждает об опасности. Что интересно, он описывает это не с политической точки зрения, на макроуровне, а через межличностные отношения. То есть люди говорят, как у них все замечательно, а на самом деле они недовольны жизнью. И как это недовольство может реализовываться в жестокость, потому что мир не удовлетворяет их потребности. Они становятся все менее терпеливыми друг к другу, все меньше желание услышать другого человека. 

А для меня основной вопрос: почему я занимаюсь театром. Я пытаюсь исследовать, как и почему хорошие люди начинают творить плохие дела, как они превращаются в плохих. Я не верю, что есть люди изначально плохие. Они не рождаются такими. Никто не хочет быть плохим. И в этой пьесе мы видим, как на подбор, хороших людей, совершающих страшные вещи. Пьеса хорошо описывает двойную мораль этих людей. 

— Девушку, которая пытается вырваться из этого круга, играет Полина Зуева. В роли ее отца — Анатолий Нога. Также заняты Андрей Ковзель, Александр Шрейтер, Илона Литвиненко.

— Мы же работаем немного по другой системе. По системе Брехта, то есть не изнутри. Как замечательный российский актер ты вдруг оказываешься лицом к лицу с каким-то немцем. Он тебя останавливает: нет, не так. И требует какой-то маниакальной точности. Ты изменяешь ритм. Это громко. Здесь контраст. Наверно, они вначале удивлялись такому подходу. Но постепенно, играя по этим правилам, обнаруживаешь, что тебе эти инструменты дают. 

— Вы знаете, они думают по-другому. Я всегда так для себя определял, что немецкий актер все рационализирует. И забывает, что надо еще и физически как-то существовать на сцене. А русский актер наоборот. Эмоционально полностью подключается, но часто забывает продумывать, мыслить. Российский актер часто к этому не бывает привычен. Иногда я замечаю, что ритм, в который они уходят, наиболее плавный, четкого переключения мысли не сразу встречаешь. Поэтому мы подходим друг к другу с разных сторон. От этого и получается плюс в работе от двух плюсов. 

— Конечно. С удовольствием. Но не в России. 

— Конечно. Таких ожиданий, которые имеют зрители от этого материала, я в России не выполню. Тут дверь как бы закрыта для диалога. Вся энергия уйдет на то, чтобы преодолеть эти фиксированные ощущения, именно в этом я не вижу своего предназначения, потому что я иностранец, я прихожу извне. И мне логичнее было бы принести какой-то материал, который люди еще не знают. Немецкие пьесы, англоязычные. Я очень люблю русскую классику. Достоевского люблю. Но ставить его смогу в Германии. А здесь российские режиссеры сами прекрасно справляются. 

— Я бы по-другому сказал об этом процессе интерпретации. Был же момент, когда наши классики были никакими не классиками, а современными драматургами. И мне очень важно, когда я берусь за какой-то материал, понять, что хотел автор. И как это можно соотнести с нашим днем. Ведь мы Чехову одолжения не сделаем, если поставим все точно, так, как будто мы в 1905 году существуем. Брехт в 1933 году написал пьесу, которая не вышла на сцену из-за прихода нацистов к власти и была реализована только радиопостановкой “Святая Иоанна скотобоен”. Эта запись сохранилась. Но если вы ее послушаете сегодня, вам станет плохо, потому что актеры так медленно декламируют. Сегодняшний мозг не вынесет этого ритма. И я чувствую обязанность перед автором перевести на сегодняшний язык, чтобы зритель смог почувствовать, что было важно автору тогда.