Обри Бердслей

Каждый из вас знает формулу гениального — по крайней мере — существования: “Жить как последний день”. Для большинства это не отмеченные ни малейшим смыслом слова: “нормальный” человек так жить не может. Так живут гении. Обри Бердслей был одним из них. Потому что ежедневно в течение двадцати пяти лет, отпущенных ему на жизнь, за его спиной стояла смерть.

Он никогда не посещал художественную школу.

У него никогда не было выставок.

Однако его влияние на искусство европейского модерна феноменально. Причем он был талантлив абсолютно: рисовал с четырех лет, писал стихи и пьесы, хотя сам говорил, что музыка — единственное, в чем он что-нибудь понимает, и в одиннадцать лет уже давал концерты на публике, ему прочили будущее композитора.

Он родился 21 августа 1872 года, и уже в 7 лет права на его жизнь властно заявил неизлечимый тогда туберкулёз. Что, собственно, и замкнуло Одри Бердслея в сфере искусства.

“Для него было игрушкой, — писал О’Мак-Колль, первым назвавший его каллиграфический инстинкт “Japonesques” (“Японески”), — набросать на бумаге паутинку тончайших линий; он это делал с такой легкостью, как другой махнет рукой или погладит свою бороду”.

Он был точно блестящий рисовальщик и рассуждал в одном из своих писем: “Как мало сейчас понимается важность линии! Именно это чувство гармонии отличало старых мастеров от современных”.

Публичная слава его настигла в двадцать лет после выхода книги “Смерть короля Артура” Т. Мэлори, которую он иллюстрировал.

Иллюстрации к “Лисистрате” Аристофана сделали эту славу скандальной. Греки, видите ли, не очень стеснялись физиологии, а “Лисистрата” рассказывает о том, как греческие женщины решили побороть жажду своих мужчин к битвам. Есть один испытанный способ. Впрочем, читайте Аристофана.

О Бердслее стали говорить черт знает что. И он, ревностный католик, перед смертью стал умолять уничтожить все экземпляры книги.

Человеческое ханжество непобедимо и вечно, как и глупость.