Их Монголия

“Их Монголия” означает здесь “Великая Монголия”. Их Хурээ — одно из старинных имён Улан-Батора. Их Монгол - один из эпитетов Чингисхана, поистине Великого Монгола, империя которого, как сообщает экспозиция Национального музея, объединила практически половину населения средневекового мира. Говоря “Их Монголия” (а точнее было бы сказать “Их Монгол Улс”), мы имеем в виду не буквально их, то есть монголов, великую страну, а огромное кочевое пространство в центре Азии, великолепие которого ревниво щемит душу: стань же хоть сколько-нибудь моим…

Возможно ли это? Да. В путешествии. Не будем путать это понятие с профанными вещами вроде осмотра страны из окошка четырёхколёсной жестяной коробочки, именуемой автомобилем, или прямого чартера к десятидневному шведскому столу, приправленному шопингом и единичным выездом с громким названием “на экскурсию”. Путешественник отличается от других людей тем, что он не просто был в каком-то ландшафте — он жил в нём.

Большинство приезжих совершают свои вояжи по этой удивительной стране на автомобилях. Это туристы, но не путешественники. Прочувствовать Монголию в процессе передвижения по ней на машине нельзя. Самым адекватным для местных дорог видом транспорта после лошади, пожалуй, является мотоцикл, не случайно он постепенно вытесняет из кочевого быта коней. Табунов по-прежнему много, но пастухи гонят стада уже частенько на железных конях, газуя и сигналя своим овцам и сарлыкам. Однако иностранцев-байкеров ездят по Монголии единицы. Не последней причиной их малого числа является суровый даже летом климат Монгольского нагорья. Далее, на лошадях и верблюдах иностранцы здесь больше не передвигаются. То есть, конечно, короткие конные маршруты для них проложены, а верблюдов пригоняют в точки концентрации туристов для фотосессий. Однако прошли времена, когда здесь курсировали караваны верблюдов с кирпичным (плиточным) чаем из Китая, а путешественники уходили на этих животных в трёхлетние экспедиции по местностям, ещё не нанесённым на географические карты.

Остаются велосипеды и пеший ход. Последний вариант, пожалуй, наиболее экстремальный, всё-таки Монголия — большая страна, и для пешего путешествия по ней требуется либо очень много времени, либо особый религиозный настрой, а чаще то и другое вместе. Преимущество велосипеда, таким образом, очевидно. Он даёт возможность преодолевать до сотни километров в день (а больше по монгольским дорогам, только начинающим покрываться асфальтом, на велике пройти затруднительно). Главное же в том, что велосипедист в прямом смысле сливается с ландшафтом, становясь его частью. Рельеф, структура почвы, сезон года, освещение, температура и влажность воздуха, осадки или их отсутствие, время суток, цвета и запахи местности, встречающиеся живые существа — всё это глубоко, телесно и психологически, переживается человеком на велосипеде. В результате он обретает вполне буддийский опыт: нет степи самой по себе и нет человека отдельно от неё, а есть человек, едущий по степи. Степь становится частью его внутреннего мира. Прожитое таким образом, пространство проделывает обратную человеческой истории эволюцию: из простого калейдоскопа видов оно становится куском живой жизни. Человек же на велосипеде возвращается к чему-то подлинному в себе, преодолевая то самое, что Маркс назвал отчуждением, а в вольном переводе означает утрату человеком чувства, что он живёт.

В сезон 2012 года две группы новокузнецких велосипедистов, среди которых большинство входит в сообщество “ВелоКузнецк-400”, совершили два категорийных, то есть сложных, зарубежных путешествия. “Монгольской” экспедицией руководил Николай Белых — человек, в представлении не нуждающийся.



Земля

Любой путешествующий по Монголии с первых же километров ощутит древность этой земли. Наша земля тоже древняя. Однако потребуется сильно развитое воображение, чтобы, глядя на открывающееся с Кузнецкой крепости пространство, суметь абстрагироваться от вида дымящих труб и представить его таким, каким оно было лет четыреста-пятьсот назад. Монгольская же степь сегодня та же, что и тысячелетие до нас. Буквально. Она остро пахнет полынью, вечно покрывающей её склоны, и скотом, который этой травой питается и потому сам пахнет особенным образом, совсем не как наши стада (чтобы уж исчерпать затронутую тему: и на вкус монгольское мясо не такое, как наши говядина и баранина, а порции просто убийственны по величине). По этому запаху, приносимому ветром, за несколько километров можно угадать местоположение юрты.

Сами юрты всё те же — белоснежные, видные очень далеко. Добавились железная печка с трубой, солнечная батарея да кое-какая работающая от неё техника, но само жильё и принцип жизни в нём стары, как монгольский мир. Живущие в степи люди одеты так, как одевались их предки, ну, кроме разве бейсболок, почему-то очень популярных у мужчин, да каких-нибудь детских одёжек. Джипы стоят возле коновязей. Лёгкое потрясение можно испытать при первой встрече с традиционной монгольской двухколёсной арбой. Грубые деревянные колёса её — в точности те самые, что бороздили центральноазиатскую степь в XIII веке. В арбу впряжены сарлыки с какими-то архаическими космами, свисающими до земли. Эта средневековая картина впечатляет настолько, что возникает чувство абсолютного провала во времени. В межгорных долинах встречаются погребальные комплексы, ещё более древние, чем монгольская государственность, причём археологические раскопки здесь лишь начинают набирать обороты. Перевалы и другие значимые точки пространства отмечены обо и субурганами. Первые, шалашеобразные жертвенники с кучей приношений в спектре от конских черепов до костылей и бумажных денег, прямо относятся к шаманскому культу гор, вторые пришли из стран буддизма, будучи реликвариями, то есть хранилищами священных предметов. В общем, перемещение по монгольской земле даст массу поводов ощутить её древность.

Номадическое пространство не предполагает дорог в нашем смысле слова. Дороги - удел оседлых народов, а Монголия до ХХ века оставалась ярко выраженной кочевой страной. Относительно стационарными были, пожалуй, лишь буддийские монастыри. Что же касается городов, то даже Их Хурээ (будущий Улан-Батор) являл собой типичный кочевой центр, поскольку менял своё местоположение более двадцати раз и лишь с середины XIX века обосновался на нынешнем месте. Дорожные нововведения Чингисхана относительно почтовой связи в пределах империи, предвосхитившие систему ямского извоза в будущей России, не в счёт: всё-таки они не создали трактов, к которым привык западный мир. Поэтому практически каждый монгол за рулём — водитель-ас, и практически все машины, от уазиков до дорогих джипов, основательно разбиты. Неубиваемый монгольскими дорогами транспорт — это лошадь да велосипед. Мостов через реки в горно-лесной части Монголии мало, так что путник не раз окунёт колени в многочисленные ледяные броды.

То, что может быть названо дорогой, зачастую представляет собой 10-15 вариантов проезда, веером расходящихся по степи, и всадник либо водитель следуют по тому из них, какой понравится. Эта свобода прокладывания путей составляет одно из главных затруднений для путешественника, потому что на местности бывает сложно сориентироваться. Не случайно практически каждый водитель-монгол имеет при себе карту. С другой стороны, национальное чувство пространства оперирует не банальными право-лево, как у нас, вынужденных бесконечно уточнять, относительно какого “права” в каждом отдельном случае это будет “лево”. Монгол мыслит сторонами света. Не забыть случайный разговор в улан-баторском магазинчике, когда женщина-продавец объяснила нам дорогу до нужного места так: “Вам нужно идти на север”. Как тут не вспомнить внимательного Н.Н. Пржевальского, посетившего Монголию впервые за сто сорок лет до нас: “Из обычаев монголов путешественнику резко бросается в глаза их обыкновение всегда ориентироваться по странам света. Даже в юрте монгол никогда не скажет: с правой или с левой руки, а всегда на восток или на запад от него лежит какая-либо вещь”.

Разнообразие монгольских ландшафтов исключительно. Три сотни километров от российской границы до Урги, то есть в пределах территории исторической Халхи (Северной Монголии), вас ждёт изобилие леса и воды. По этой причине путешественники XIX века именовали его “ещё вполне сибирским”. В районе Урги станет ощутим подъём, составляющий северную окраину обширного плоскогорья Гоби. На широте же Баян-Хонгора местность становится полупустынной, и дыхание Гоби овевает её жаром и сухими ветрами. Кстати, заезженное определение “страна степей” применительно к Монголии — не более чем стереотип. Монголия — это не степи. Это горы, пространство между которыми застелено степями, пахучими, цветными, протяжёнными настолько, что глаз регулярно обманывается в оценке расстояний. Поэтому путешествие по степи будет сопряжено с постоянными подъёмами, а если вы ищете нетронутых и безлюдных пейзажей, то подниматься придётся на высоты больше двух тысяч метров.

Удивительны, ни на что не похожи монгольские города и посёлки. Старинная планировка хурээ (стойбища, отсюда русское слово “курень”), когда поселение в плане представляет собой круг, сохраняется и в современной застройке. Ширина улиц в рядовом посёлке сопоставима с шириной проспектов в крупном европейском городе: монголы не скупятся на место, ибо степь бескрайна. Границы улицы составляют длинные заборы не менее чем двухметровой высоты, огораживающие отдельные участки. Внутри стоит юрта или две, возле юрты мотоцикл или машина, собачья конура и какие-нибудь шалаши для хозяйственных нужд. На воротах буддийские символы. Никаких деревьев или иных посадок. Заборы глухие, из чего вычитывается существенная закрытость семейного быта. Не таковы стойбища в степи, где нет никаких границ, отделяющих жилище человека от окружающего пространства. В обоих случаях внутри юрты практически немыслима приватность: семья живёт единым тесным коллективом. От этой вынужденной тесноты, возможно, и семейные ценности у монголов куда на более высоком уровне, чем у нас.

Со времён Пржевальского не изменилось здешнее обыкновение передвигаться внутри поселения: “Самые ничтожные расстояния, хотя бы только в несколько сот шагов, монгол никогда не пройдёт пешком, но непременно усядется на лошадь”. Нужна лишь маленькая поправка: сегодня вместо лошади он скорее сядет на мотоцикл. Великий путешественник подытожил, что “пешая ходьба во всеобщем презрении у номадов”. До сих пор это так.

Мы были участниками комичной ситуации, ясно показавшей, что к обладателям транспорта вне “нормальной” линейки лошадь — мотоцикл — машина монголы испытывают некоторое даже сострадание. Оно побудило их уточнять: неужто мы так бедны, что вынуждены ездить на велосипедах? Мы не стали говорить хозяевам земли, что как раз накануне интересовались местными ценами на транспорт и выяснили, что наши велики стоят дороже их мотоциклов. Ограничились восклицаниями, что такая езда нам очень нравится (и это сущая правда), чему собеседники, впрочем, не особенно поверили.

Александр Логинов (фото)

(Продолжение следует)