Да был ли мальчик?

Эта фотография сделана 1 сентября 1961 года. В этот день я пошел в первый класс. На снимке я в школьной форме, за плечами ранец. Рядом в платке моя бабушка. С огромным портфелем стоит Оля, в очках Женя — мои приятели по пятому дому на улице Кирова. С ними попал в один класс. 

Напротив моего дома, в десятом доме по улице Кирова, находилась детская библиотека. Однажды с детсадом мы ходили туда на экскурсию. Было приятно в рабочее время оказаться вблизи родного дома. Детсад был очень далеко от нас. Идя по пустым залам библиотеки, я подумал: “Неужели я когда-нибудь научусь читать?” Это казалось невероятно сложным. 

Мама купила мне тетрадку, карандаш и азбуку для дошкольников и предложила начать учиться читать. Я наотрез отказался, заявив: “Детей вредно учить читать до школы”. Тогдашнюю педагогическую доктрину я узнал от соседки-учительницы.

Школа № 17 находилась недалеко от нашего дома, на улице 25 лет Октября. В ней когда-то училась мама. Однажды она взяла меня, четырехлетнего, с собой на встречу выпускников. Так что я представлял школу изнутри, и накануне первого сентября мне приснилась школа — огромный пустой класс с черными партами.

Провожать в школу меня пошли бабушка и ее племянник, мой дядя Юра, с фотоаппаратом. Учеников построили рядами, по бокам столпились родственники, на крыльце — директор и педагоги. Первоклассников познакомили с их учителями. Нашему классу представили Екатерину Николаевну, грузную и грозную на вид, в коричневом платье с брошью на груди. Бабушка сравнила ее с Екатериной Второй, заметив: “Строгая, должно быть, учительница”.

Нам объявили, что из-за переполненности школы весь наш класс будет учиться в одиннадцатой школе. Под предводительством важно шествующей Екатерины Николаевны мы направились в другую школу. Сзади поспешали родственники, а вокруг бегали мальчишки, потешаясь над невозмутимой учительницей.

Дети и родители заполнили класс. Приятно поразило, что в одиннадцатой школе парты белого цвета. Родителей выпроводили, мы остались один на один с учительницей. После вступительного слова она велела нам что-нибудь нарисовать. Я изобразил на листе неизменный домик с трубой и кудряшками дыма. А потом по очереди мы подходили к учительскому столу, и нам ставили оценки. Рисовать я никогда не умел, но в тот день Екатерина Николаевна поставила мне пятерку, как и всем. Думаю, что она ставила не глядя.

Из школы я бежал, скорее даже летел, как на крыльях. Примчался во двор и сообщил развешивавшей белье бабушке моего приятеля Олега: “В школе, оказывается, очень легко учиться!” В этот день праздник закончился, дальше пошли суровые будни. 

Школа 1961 года совсем не похожа на ту, что была позже. Поэтому у меня ощущение смены эпохи именно в этот период, может, так и было. Ведь в 1961 году власти вынесли из мавзолея Сталина и заявили о том, что нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме. В ноябре 1961 года Сталинску вернули имя Новокузнецк. Недавно узнал, что и форма для мальчиков, похожая на гимназическую, существовала до 1962 года.

В первом классе чисто зрительно я словно застал сталинскую еще эпоху. Какая-то чинность во всем: в коридоре цветы на подставках, белые занавески на окнах… Позже этого не стало. Директор школы — строгая, как и само время, дама Таисия Галактионовна Громова с неизменной указкой в руке (она преподавала географию). 

Читать я начал недели через две-три. Мама возмутилась: 

— До школы не хотел учиться читать, а теперь так быстро выучился!

— Значит, плохо учила, учительница лучше учит.

Я хорошо запомнил момент, когда понял, что научился читать. Над моей кроватью висело напечатанное на машинке расписание уроков, выданное в школе. Однажды я проснулся, встал на кровати во весь рост и прочитал его, испытав радость и удивление от полученного умения.

Это, наверное, единственное, что мне сразу хорошо далось в первом классе. В День букваря, когда мы в присутствии родителей по очереди читали что-то, написанное на маленьких машинописных листках, я читал очень свободно и быстро. Научившись читать, я стал проглатывать одну книгу за другой. 

Сначала мы писали карандашами палочки. В перерывах между письмом разминали пальцы: “Мы писали, мы писали, наши пальчики устали”. Потом чернилами стали выводить буквы. Утомительно писать, ежеминутно макая перо. Чернильницы были двух видов — из прозрачного стекла и пластмассовые — “непроливашки”. В парте круглые углубления для чернильниц. Многие ученики носили чернильницы с собой в мешочках, потому что казенные бывали полупустыми или заполненными всякой грязью, только клякс наставишь. Мне больше нравилась стеклянная чернильница. Перья в ручках 11-й номер. У некоторых учеников были более дорогие, 86-го номера. В чернила мы иногда добавляли сахар, тогда буквы выходили на бумаге немного блестящими, но это не поощрялось.

Учительница предложила кому-нибудь спеть. Вышел Сережа Буликов и спел песню про трех танкистов: “На границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят”. Поющий человек раскрепощается. Интонацию его пения я до сих пор помню. Может быть, из-за воспоминаний детства мне эта песня нравится до сих пор.

Уроки учить мне не хотелось, поэтому то печень, то спина начинали “болеть”. Мама попрекала: 

— Каждый день двойки и колы приносишь! 

— Не каждый, а через день. И вообще учиться вредно. Я хочу остаться на второй год.

На вопрос мамы, почему плохая оценка, отвечал: 

— Способностей нет.

— А почему же иногда бывают хорошие оценки?

— Способности появляются.

Старался сообщать сначала хорошие отметки, а потом плохие. Этот мой опыт мама подсказала маленькой дочери своей подруги.

В 2000-м году я получил негативы, оставшиеся от дяди Юры. Была там и пленка, снятая 1 сентября 1961 года. Многие кадры мне были знакомы по давним отпечаткам, сделанным самим дядей. Но нашел и два незнакомых мне кадра. На одном вдали на крыльце школы № 17 Екатерина Николаевна, какой мы все увидели ее впервые, а на другом ее спина и затылок, снятые почти вплотную. За ней видны стоящие перед школой люди и дома, что рядом со школой. В течение нескольких десятилетий множество людей в этих домах умерло и родилось, другим стало государство. Посмотрел я на былое свободными глазами, как, наверное, видит бывший узник свою тюрьму, оказавшись свободным человеком.

Таких, как эта фотография, много в семейных альбомах миллионов людей. Снимок наводит на разные мысли. Мы часто сетуем на обыденность жизни и ищем фантастическое где-то на стороне, не замечая, что вся жизнь человеческая фантастична. У нас даже есть машина времени — фотоаппарат. Благодаря фотографии я сейчас могу себя видеть вот этим худеньким мальчиком, а на ум приходят слова горьковского героя — “Да был ли мальчик?” Эти слова я вспоминаю каждый раз, когда думаю о прошедшем времени или об ушедших из жизни людях: да было ли, да были ли?

На снимке запечатлено ушедшее время. Время, когда по земле еще ходили люди, которых давно нет среди нас. Время, когда еще не знакомы друг с другом родители тех, без кого мы уже не можем представить своей жизни, будь то друзья или те люди, к которым можно отнести поэтические слова Самуила Маршака: “Вселенную вы сердцем отразили и в музыку преобразили шум”. Снова смотрю на этот снимок, и невольно вспоминается Виктор Цой, которому еще предстоит родиться на следующий год. Может, и среди нынешних первоклассников есть люди, которым в будущем предстоит затронуть за живое наши души. 

А еще этот снимок напоминает, как тесен мир. Несколько лет назад я купил диск с песнями Вадима Буликова. Редкая фамилия певца напомнила о Сереже Буликове, пение которым песни о танкистах до сих пор у меня в ушах. Оказалось, что диск напел его младший брат, тот самый Дима Буликов, которого я однажды видел, когда всем классом нагрянули к Сереже домой. Кстати, их бывший дом виден на этом снимке. А Сергей Николаевич Буликов теперь профессор экономики в одном из яро-славских вузов.