“В её лице себя узнав”
Очередной выход на люди с фотографиями Михаила Алабугина. На этот раз (через пять лет после первой персоналки в гоголевском салоне “Художник” в 2007 году) опять в Гоголевке. Своеобразный юбилей. Хотя Алабугин не похож на людей, делающих подобные зарубки на память.
Он по-прежнему высок и худ и тихо бродит по “сумрачному лесу” (к этой выставке преподнесен эпиграф из Данте: “Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу…”), предаваясь своим небыстрым “Размышлениям об отвлечении” (так назывался один из циклов его фотографий), “накладывая подробность на подробность, деталь на деталь, делая разницу между снимками едва различимой”. И в этом особый кайф: он словно забрасывает сеть с мелкими ячейками, через которые не ускользает ни одна мимолетность.
Он по-прежнему философичен: “Чем дольше живешь, тем больше понимаешь, как мало ты знаешь и умеешь. Если однажды остановиться, открыть глаза пошире, посмотреть вперед, оглянуться назад, то можно понять, что лес познания, по которому лежит твой путь, не стал реже и чище, а напротив — гуще и сумрачней, что земного пути твоего уже не хватит, чтобы выйти из леса”.
То есть это лес по-знания. И, значит, откровения, тайны, мучительной странности.
И потому фотографии Михаила Алабугина так сложно оркестрованы (“Каменная симфония” — так называется один из его циклов), они с четко выявленным внутренним ритмом, синкопами и контрапунктом. Они — несомненно некая музыкальная структура. И еще знак, иероглиф, который, если и тревожит, то разгадкой смысла.
Михаил Алабугин, как мы однажды подметили, выстреливает сериально: “Живой мертвый лес”, “Затерянный мир”, “Времена года в фотографике” — чудная, офортная серия — и так далее.
И в этом смысле для понимания того, что им движет, больше подходит Арсений Тарковский, чьи пронзительные “Деревья” тоже приведены в релизе выставки Михаила Алабугина. Процитирую полностью — иначе что-то уйдет.
Чем глуше крови страстный ропот
И верный кров тебе нужней,
Тем больше ценишь трезвый опыт
Спокойной зрелости своей.
Оплакав молодые годы,
Молочный брат листвы и трав,
Глядишься в зеркало природы,
В ее лице свое узнав.
И собеседник и ровесник
Деревьев полувековых,
Ищи себя не в ранних песнях,
А в росте и упорстве их.
И крепнет их живая сила,
Двоятся ветви их, деля
Тот груз, которым одарила
Своих питомцев мать-земля.
О чем скорбя, в разгаре мая
Вдоль исполинского ствола
На крону смотришь, понимая,
Что мысль в замену чувств пришла?
О том ли, что в твоих созвучьях
Отвердевает кровь твоя,
Как в терпеливых этих сучьях
Луч солнца и вода ручья?
И еще. Бродя “по сумрачному лесу”, скажем, неопрятных зарослей Водной, где шастают по разным надобностям многие, Михаил Алабугин видит то, что не видит никто (тайну, сказку, прочитанную в детстве бабушкой?).
Об этом хорошо сказал на открытии выставки в Гоголевке на “одной из самых посещаемых стен в городе” в вестибюле библиотеки Николай Бахарев: “Алабугин предлагает свой визуальный способ оценки реальности. Я несколько лет хожу по этим местам и ничего не могу сделать. А ведь я профессиональный фотограф. Но в этом случае я могу лишь копировать то, что он делает. А создавать и копировать — не одно и то же”.
“Стоило отойти на двадцать метров от тропы”, — как однажды выразился Алабугин. Но ведь на это не каждый решится.
Александр Бокин (фото)