Выходной 3

3

Андрониха вытерла вспотевший лоб концами полинялого платка, суетливо заправив под него выбившуюся седеющую прядь. Испачканные овечьей кровью пальцы окрасили волосы, ставшие от этого бурыми и неопрятными. Но до того ли было?- всё новые и новый туши овец подвешивались к потолку бойни. Из перерезанных глоток продолжала капать густая тёмная кровь.
Андрониха привычно воткнула нож в стену, на минуту опустила занемевшие руки — костяшки пальцев ныли и саднили. Прикрыв глаза, она подумала: сколько же ещё дней придётся, не разгибаясь, вспарывать животы, выгребать внутренности, сдирать шкуры!
— Бог в помощь, — просипел, кондыляя по скрипучему настилу, конюх Егор Потапов, — значится так, Матвеевна, начальство приказало порешить кобылку — отмаялась сердешная.
— Здорово, Иваныч, — устало ответила Андрониха, — отмаялась так отмаялась, наше дело — исполнять. Ну заводи кобылу-то.
Тяжело ступая, Андрониха зашла в подсобку, ухватила за длинную ручку колун и, не поднимая его, поволокла по полу.
Егор Потапов уже завёл под навес каурую лошадь. Андрониха лишь мельком глянув на неё, успела определить по спокойному, но тяжёлому дыханию лошади причину, по которой её решили забить — силикоз. Проклятый рудник не щадил ни людей, ни лошадей.
Она подошла к кобыле, не спеша, сняла с неё уздечку и, накинув мохнатую верёвочную петлю, потянула лошадь вглубь бойни. Стащив с гвоздя блеклую, с неотстирывающимися пегими пятнами крови косынку, Андрониха накинула её на кобылью морду и завязала концы. Поплевав на ладони и растерев слюну, приподняла увесистый колун. Пальцы сами нашли сподручную хватку и, покачав несколько раз страшное орудие, Андрониха встала наизготовку.
Но ещё до того, как она сделала замах, Андрониха почувствовала какую-то неуверенность, и вовсе не оттого, что слегка дрожали уставшие руки и ломило в пояснице. Сколько раз на своём веку ей приходилось исполнять эту кровавую работу. Работа она и есть работа. Жалости к животным она не испытывала, считая вершившееся необходимостью, мол так устроен мир. И ей ещё в этом мире повезло — не грозит бескормица: нет на их бойне строгого учёта потрохов, во всяком случае, бараньих да свиных. С говяжьими и конскими сложнее — можно и на Колыму загреметь, если вес шибко не сойдётся.
Причина этой неуверенности шла извне. Замерев с поднятым колуном, Андрониха уставилась на покрытую косынкой голову лошади. Из пробитой многими ударами прорехи на Андрониху неподвижно глядел лошадиный глаз. Андронихе показалось, что во взгляде было что-то осмысленное, неживотное. В нём не было страха, даже с тоски и, как потом рассказывала всем Андрониха, в нём не было осуждения, а было прощение. Слушавшие это сочувственно кивали, втайне считая, что тронулась умом Андрониха без мужа…
Испарина бисером высыпала на лбу Андронихи, нательное бельё прилипло к спине. Отставив в сторону колун и воровато озаряюсь, она мелко перекрестилась. Подойдя к лошади, поправила косынку, как будто задёрнула занавесь на окошке. Потом отступила шага на два, снова взяла колун и, устыдившись минутной слабости, остервенело размахнулась и хряснула им точно в звёздочку. Все четыре лошадиные ноги одновременно подломились, хвост упругой струной вытянулся, составив с позвоночником одну прямую линию. Остро запахло лошадиными испражнениями.
Постояв с минуту и понаблюдав, как Прасковья Сёмина деловито перерезала горло рухнувшей кобыле, Андрониха, не поднимая ног, зашла в подсобку и поставила в угол смертоносный колун с прилипшей к нему окровавленной шерстью.
Кровь дымящимся ручьём текла по деревянному жёлобу в земляной приямок, вокруг которого, вместе с бездомными собаками, ещё с утра клубились ссыльные калмыки, недавно привезённые на подводах в посёлок. Говорят, их пригнали не один эшелон и разместили, а скорее, бросили в мёрзлые бараки на произвол судьбы, по всей округе. Грязные и оборванные, с опухшими от голода лицами, они молча, как глухонемые, вычерпывали кровь из лунки банками из-под американских мясных консервов. На банках был изображён орёл с распростёртыми крыльями и пять звёздочек — , как окрестили консервы наши остряки. Калмыки работали на лесоповале, безбожно мёрли с голодухи и стужи. Нередко хозяйки заставали их на своих огородах. Хотя картошка была уже давно выкопана, калмыки упорно искали в промозглой земле пожухлые картофелины, разгребали мусорные ямы. Видимо, там же, в мусоре, и были найдены эти банки. При виде лошадиной крови калмыки оживились, что-то заворковали, зло отпихивая от ямы окровавленные пасти рычащих собак…
Смеркалось. Нарочито долго и тщательно скобля и отмывая от запёкшейся крови длинные ножи, Андрониха дождалась, когда напарницы разойдутся по домам. Потом зашла в подсобку, сняла фартук и приподняла лежащую в углу телогрейку. Под ней лежало что-то завёрнутое в рогожу. Андрониха приладила свёрток к низу живота, подпоясалась верёвочной петлёй, в которой забила сегодня каурую. Долго не попадала негнущимися руками в рукава телогрейки, наконец, нахохлившись и поддерживая ношу одной рукой, вышла на улицу.
Постоянно оглядываясь, Андрониха свернула в проулок, чтобы пройти к своей избе задами — не дай Бог встретится кто. Давече, улучив минуту, когда Прасковья Сёмина по нужде отошла от освежёванной лошадиной туши, Андрониха быстро отсекла от печёнки солидный кусок и спрятала его в подсобку. Прасковья не заметила, а если и заметила, то ничем не подала виду. .
Печёнка была ещё тёплой и приятно грела живот. Прямо, как когда-то тяжёлая и такая же тёплая мужнина рука. Андрониха устало вздохнула и ещё проворнее засеменила по клочьям мороженой выцветшей травы. Порывы поднявшегося ветра донесли до её слуха обрывки музыки из надрывавшегося репродуктора. Пела Русланова: .
Вот и её подворье. Андрониха почти бежала вдоль городьбы. Всё же заметила, что столбы подгнили и покосились, а поперечины — где поотлетали, а где и поломались. И, видать, не без помощи её пацанов. Надо бы починить, да бабьи руки, хоть и горазды на многое, да всё ж не мужицкие — что уж говорить. С этой думой Андрониха обогнула огород и, ещё раз оглядевшись по сторонам, толкнула задом скрипучую калитку.

Александр Замогильной