Горный поход

Поезд подошёл к месту назначения за полночь. Лужба — станция небольшая, стоянка поезда — несколько минут. Нужно поторопиться, я спрыгиваю с подножки на землю, Грек с Петром подают по очереди рюкзаки. От запаха разнотравья кружится голова, мы зачем-то ждём, когда поезд тронется, начнёт набирать обороты, чтобы оставить нас в кромешной темноте, несмотря на звёздное небо. Нас встретили комары, и мы явно пришлись им по вкусу. Ну что, пока всё идёт по плану. Пётр порылся в клапане рюкзака и достал фонарик-, работающий не от батареек, а от кистевого привода. на спины, и вперёд. Мы двинулись в сторону предполагаемой реки, впереди Пётр с фонариком, следом я, замыкал шествие Грек. Для них я — , поэтому должен быть под визуальным контролем. Я не возражал: они тут были, я нет. Они меня ведут, а не я. Порядок есть порядок, я только отдал долг Родине в пограничных войсках и о дисциплине знал не понаслышке.
Грек и Пётр — мои друзья с детства, мы выросли по соседству практически с нулевого возраста. Вместе бомбили соседские огороды, гоняли на летом и строили снежные крепости зимой. Ссорились, мирились, встречали праздники, ходили за подснежниками и саранками в пригородные леса. Купальный сезон открывали первыми и закрывали последними, знали все окрестные озёра и пруды.
Тем не менее, наши пути со временем стали расходиться. Я увлёкся рыбалкой, к которой меня приучал дед с самого молочного возраста. Грека и Петра рыбалка не впечатляла, зато увлекали туристические тусовки. Они ходили в походы в организованных группах и преуспели в этих занятиях. Пока я ловил карасей по местным водоёмам, за плечами этих парней были Горная Шория, Горный Алтай и местная тайга, куда доходили резвые туристические ноги. Они выполнили спортивные разряды и стали инструкторами по туризму. Я довольно скептически относился к их увлечениям, но костры, ночёвки, палатки связывал исключительно с удочками, наживкой и ухой.
Постепенно глаза привыкли к темноте и стали различимы тёмные сопки, поросшие тайгой, кусты тальника, выдававшие близость реки, небольшой туман, разбросанный белыми клочками повсюду. Наконец, стал явственно слышен шум переката и блеснула река в просвете кустарника. Вскоре мы очутились на галечном берегу и подошли к кромке воды. Правый берег просматривался с трудом и, судя по всему, был не менее чем в ста — ста пятидесяти метрах. В верховьях Томи течение неслабое, речка имеет горно-таёжный характер, да и вода здесь холоднее, чем в среднем течении.
— Мне кажется, что брод выше.
Пётр внимательно всматривался в темноту, непрерывно жужжа фонариком.
— Нет, здесь, это кажется, что глубоко, вот увидишь. Перейдём аки по суху. Только быстро надо, а то замёрзнем.
Но мне показалось, что в словах Грека присутствовал лёгкий оттенок неуверенности.
* * *
— Хочешь, сходим в горы? Тебе понравится. Мы ж с Петром обещали тебя сводить в поход.
Грек смотрел на меня вопросительно.
А что, я свободен, ещё не отгулял после дембеля, сил невпроворот. Почему не сходить. Грек отслужил раньше меня и уже освоился. Конец августа, бархатный сезон, а там и на работу со свежими силами. Я согласно кивнул головой.
Сборы были недолгими. Спальники, палатку, рюкзаки системы и даже туристические кастрюли, прозванные бобами из-за бобовидной формы, дабы ложились в рюкзак, как влитые — Пётр с Греком притащили из своего клуба. Продукты самые немудрящие. Крупы, соль, сахар, супы в пакетах, несколько банок тушёнки и сгущённого молока (из заначки), овощей по минимуму. В общем, туристы-горники, не ориентированы на разносолы, ничего лишнего. Как-то Пётр компетентно изрёк в разговоре, что половина банки сгущённого молока вполне заменяет суточный рацион в случае чего. Я не стал уточнять, что означает это , но согласно кивнул на всякий случай. Пётр был на полтора года старше нас с Греком и к тому же — человеком твёрдых убеждений. Его убеждения были настолько крепки, что при желании на них можно было оставлять наскальные рисунки. Грек — не то что бы мягче, в семье он был угнетаем родителями и старшим братом, который взял на себя роль третьего родителя. Я делил с ним нравоучения и упрёки от предков и брата, которые всегда находились в состоянии прополки, копки, сбора ягоды, ранеток и корнеплодов. Они держали огород, два мичуринских участка, курей, свиней, кроликов, аквариумных рыбок и всё остальное, требующее постоянного ухода и каждодневной кропотливой работы. Грек ходил в вечных косяках и ненавидел лютой ненавистью аграрную ориентированность своей семьи. А я был ребёнком, сбивающим его с пути истинного. Впрочем, для моих предков он тоже был персоной нон грата. Нас так энергично пытались отлучить друг от друга, что дружба отвердела сильнее убеждений Петра, с которым мы находились в вечной оппозиции. Сейчас они были моими наставниками, что вносило в группу аллергический компонент. Я это понимал, но интересно было увидеть, чем дело кончится.
На мой взгляд, сухарей взяли мало, но Пётр сказал, что трёх сухарей из порционных кусочков хлеба вполне хватит одному человеку на день, и я пожалел, что не родился верблюдом. Я пытался напомнить про НЗ, про нештатные ситуации, про то, что сухари лёгкие, но Пётр был непреклонен:
— На НЗ у нас есть сгущёнка.
До меня сразу дошло, что и сгущёнку мы тоже есть не будем. А я ещё удивился, что у них в заначке есть такой редкий продукт питания. Наверное, этим банкам столько лет, что уже кобели с этого года сдохли. Возят они её туда сюда, всё ждут, когда заблудятся или там голод, мор начнётся. Кажется, я попал, если, конечно, это не розыгрыш.
* * *
Мы стали раздеваться, вещи упаковали в полиэтилен и прикрепили сверху рюкзаков. Вода в реке казалось чёрной и двигалась с пугающей скоростью. Решили одной рукой держать рюкзак на голове, другой держаться за плечо товарища. Грек пошёл первым, я за ним, замыкал шествие Пётр. У Томи берега пологи, и чтобы достигнуть фарватера, нужно долго брести по мелководью по мелким острым камням. С довольно тяжёлым рюкзаком занятие не из приятных, мы бредём, осторожно ступая, как по горячим углям. Ночная прохлада покрыла тела , а вода просто обжигает. Мне кажется, прошла вечность, вода почти по грудь, скорость течения с каждым шагом увеличивается. Уже приходится бороться с течением, не обращая внимания на низкие температуры.
— Скоро начнёт мелеть, немного пройти осталось.
Я слышу голос Грека, и он мне кажется каким-то нереальным, словно возник в моей голове. Грек упорно двигается вперёд, но глубина увеличивалась. Уровень реки поднялся почти до подбородка, низкорослый Пётр начал прихлёбывать и пускать пузыри:
— Стой Грек, я же говорил, что брод не здесь.
— Да я помню, мы здесь переходили.
— Нет, немного выше по течению.
— Я помню, что здесь, просто вода выше, нужно ещё чуток пройти.
Они спорили, друг с другом, словно сидели на диване в тёплой комнате, я стоял между ними с тупым равнодушием, словно меня это не касалось. Я понимал, что идти дальше глупо и даже опасно. Рюкзак на голове исключал поворот шеи, а значит, лишал обзора. Я видел только тёмную воду впереди да участок звёздного неба в просвете сопок. Вмешиваться в спор я не мог по причине отведённой роли чайника. На ум пришёл старый анекдот про апостолов, идущих за Христом по воде. У всех вода по щиколотку, а у апостола Петра всё повышается. На что апостол Павел сказал, мол, ты брось, Пётр выёживаться, а иди по камешкам, как мы. Я озвучил напутствие апостола Павла, не меняя имя бестолкового апостола, Грек хмыкнул, это разрядило обстановку. И я развил успех, стараясь говорить, как можно спокойней:
— Может, мы выйдем на берег, обсудим ситуацию, оставим рюкзаки, сходим на разведку, поищем брод налегке?
К моему удивлению, Грек молча повернул к берегу. Обратный путь был также тернист и долог. Только по мере появления моего тела из водяной стихии чувство (мягко скажем) дискомфорта усиливалось. Когда мы вышли на галечник, всех била конкретная дрожь. Какая к чёрту разведка, нужен огонь, тепло, и я прохрипел:
— Мужики, давай костёр.
Но они уже копошились у рюкзаков, доставая какие-то вещи, причём молча, не сговариваясь, будто знали, что нужно делать. Я стоял, не совсем понимая, что происходит.
— Какой костёр, ставим быстро палатку и в спальники, держи.
Пётр протянул мне колья от палатки, я взял колья и… Сначала меня затошнило, потом тальник начал двоиться, троиться и остатки света стали гаснуть у меня в глазах.
— Парни, я вас покину на некоторое время, — просипел я, язык вдруг стал большим и непослушным, появился железный привкус.
— Эй, ты что, погоди, скажи, что с тобой делать?! — наперебой заорали опекуны. Мне было плохо, но я успел выдавить: — Ноги выше, на рюкзак…
И отключился, это был самый обыкновенный обморок, какой встречается у нервных барышень, только от холода. Сосуды взыграли, и отмучился болезный.
* * *
Я проснулся первый, вспомнил, как брякнулся в обморок, как очнулся лежащим на спине с задранными на рюкзак ногами, как мои няньки запретили мне вставать и закидали ворохом одежды, чтоб не замёрз. Я лежал на спине и смотрел на яркие звёзды, самочувствие было не очень. Потом, распаковав мой рюкзак, меня проводили до палатки и помогли влезть в спальник. И снова провал. А тут волей-неволей, физиология, памперсов тогда не было.
Поёживаясь, я вылез из палатки. Да, молодцы, нашли место поровнее, с мелкими камешками, дабы бока отдыхали. То есть прямо на технологической дороге, на повороте, ну и опекуны — ветераны туристического движения! Я сделал свои дела, быстро оделся и сыграл подъём. Пусть знают старшину, зелень пузатая. Заспанные, слегка отёчные рожи спутников замаячили под пологом палаточного тента.
— Доброе утро, миряне!
довольно резво вылезли из палатки и стали молча системно циркулировать. Через сравнительно небольшой отрезок времени на месте палатки стояли два упакованных рюкзака и лежали кучкой мои шмотки. Ловко, ничего не скажешь, придётся соответствовать. Оттащив с дороги вещи на обочину, мы решили перекурить и посоветоваться о дальнейших планах. Вдруг мы услышали нарастающий гул работающего мотора и из-за поворота на место, где десять минут назад стояла палатка, вылетел побитый ободранный КрАЗ и остановился. Из кабины показалось лицо водителя, явно со следами предшествующего опьянения, на уровне алкогольной комы.
— Вам куда? Могу подбросить до . Выпить есть?!
До месторождения талька девять километров унылого тягуна, это был подарок судьбы.
— Нет, мы сами. — начал Пётр, но Грек толкнул его в бок.
— Бутылку не обещаем, но соточку нальём.
— Залезай.
* * *
Кузов КРАЗа весь перепачкан тальком, наши одежды и рюкзаки побелели, будто нас посыпали мукой.
Переправа действительно была в километре выше, это был длинный шумный перекат, но довольно глубокий, по крайней мере, самосвал брёл по самую кабину, тщательно выбирая проходы между валунами. Да, это были бы трудные километры, двигатель ревел на пониженных передачах по отсыпанной гравием дороге, петлявшей между сопками.
И вот вожделенная тропа, и спутники наперебой просвещают меня — рассказывая, показывая, обращая внимание. Вот знаменитые , мы идём через перевал Алгуй, вот Куприяновский ручей, можешь попить водички. Дальше курумник, будь осторожен, скоро Казыр (правый приток Томи), там отдохнём, пообедаем, поляна шикарная.
Много спелой черники вдоль тропы, я время от времени нагибаюсь, срываю кустик с чёрными бусами и объедаю прямо с куста. Часам к двенадцати мы действительно пришли к красавцу Казыру. По примеру спутников я черпаю воду прямо из реки и с наслаждением пью её — холодную, необычайно вкусную. Да, такого опыта у меня не было, это не кран открыть водопроводный, это река питьевой воды. Я надеялся, что мы остановимся на ночёвку, но Пётр, припрятав часть продуктов, что заготовлены на обратный путь, начал демонстративно собираться. Неужели мы пройдём мимо красивейшего места, ну туристы, правильно вас местные аборигены турками прозвали.
Если детально описывать наш путь, получится целый роман из междометий. Мы переходили по брёвнам ручьи в каньонах на двухметровой высоте, обходили местами разбитую тропу по кустам. Мы двигались всё время вверх, я чувствовал, как усталость медленно овладевает моим телом. Я начал позорно отставать, часто пить воду из ручьёв, останавливаться, чтобы передохнуть пару минут. Мои спутники начали потихоньку перекладывать вещи из моего рюкзака в свои. День был близок к завершению, когда мы пришли к Приюту. Это была двухэтажная рубленая изба, явно рассчитанная на туристов, всё было приспособлено для ночёвки в спальниках. Кто останавливался, оставлял лишнее. На полках лежали: сахар, соль, картофель, пакеты с супами, старая посуда. Мои мучения закончились, всё, отдых. Но наставники не торопились распаковывать рюкзаки и о чём-то переговаривались между собой, пока я с наслаждением лежал на траве, лениво отмахиваясь от мошки. Наконец, они озвучили неприятное для меня решение — нужно идти на верхнюю стоянку, которая близко к подножию Большого Зуба. Якобы тут грязно, много мусора и комаров. Я глянул на тропу, что вдоль Высокогорного ручья и понял, что идти придётся в гору, конкретную гору. Высокогорный не тёк, он падал, он состоял не из воды, это была пена, как будто там, вверху опрокинулся состав с шампунем.
— Да здесь недалеко, скоро будем на месте, — увещевали они меня, будто я возражал. Моё тело болело так, будто меня пропустили через мясорубку. У меня была гамма чувств, будто меня обокрали, обманули, лишили, это была безнадёжная утрата. Нобелевская премия, заменённая на каторгу. Во мне закипала злость: вот гады, комары им не нравятся, они что, не устали, тоже мне, перпетум мобиле, пижоны.
Я уныло тащился с рюкзаком в полном одиночестве. Там одна тропа вдоль ручья, мимо стоянки не пройдёшь. Каждый шаг мне давался с таким трудом, будто я решил умереть посредством ходьбы. Всё, дальше не пойду, остаюсь здесь, отдохну. И тогда неожиданно навстречу вышел Грек:
— Давай рюкзак, мы почти пришли, скоро отдохнёшь.
Через минут десять ходьбы я увидел дым костра и поставленную палатку. Это была хорошо оборудованная удобная стоянка. П-образно уложенные брёвна, удобные для сидения, в центре костёр, вытоптанные полянки для палаток, рядом ручей. А невдалеке белели заснеженные цирки Большого Зуба. Я буквально рухнул на землю, меня ожидал ужин, вечер у костра и ночь сна перед восхождением. Но оказалось, это было не всё!
* * *
— Может, слазим на Бабку, давненько я там не был.
Грек пошевелил прутиком угли костра.
— А что, давай, хорошая мысль, как я сам не догадался.
Пётр сразу возбудился, глаза заблестели, поза стала напряжённой, как у легавой, почуявшей дичь.
.
— Слышь, старшина запаса, мы на Бабку собрались. — Грек стоял надо мной с серьёзной и даже печальной миной.
— Поздравляю. Бабке привет!
— А ты что, с нами не пойдёшь?
Честно говоря, я не понял смысла вопроса, наверное, мешала боль в теле. Это что, я должен лезть на какую-то Бабку? Даже если б гора называлась , сейчас мне всё равно: я устал. Мне не нужно еды, мороженого, пива, любви. Мне нужен отдых, только отдых, да вы что — озверели?! Я сел, на меня смотрели четыре глаза. Это был экзамен на вшивость. Ну, гады! Во мне закипала ярость.
— После восхождения на Бабку мы займёмся самбо и боксом.
Мой голос был спокойным:слишком спокойным. В моём мозгу билась одна мысль — советские пограничники не умирают и не сдаются. Ну, гады, я посчитаю вам рёбра и сделаю прополку зубов даже в состоянии глобальной боли в мышцах. Я полезу на вашу Бабку. Но вы не откажетесь, вы меня достали в вашем мире ходьбы и экономии на сухарях. Я посмотрю, что вы стоите в единоборствах. Это была крайняя мера — я улыбнулся и оскалил зубы, как учил мой тренер Владимир.
— Главное, ты должен иметь три точки опоры, уцепился правой рукой, левая свободна, — увещевали меня няньки.
— Нашёл точку опоры левой рукой, работай ногами, у нас спецснаряжа нет: так по старинке, а какие красоты…
Будут вам красоты в самбо и боксе. Противник бодр и силён, значит убивать нужно сразу, пленных не брать. Бабка, говорите. Да видал я вашу Бабку!
Бабка была учебным пособием для начинающих альпинистов, она вся состояла из ступенек. Бабка стояла почти напротив нашей стоянки. Нужно было пройти метров сто без тропы, форсировать ручей Высокогорный, и ты у её подножия. Пройти без тропы сто метров, да вы шутите! Пару метров в сторону, и вы теряете все ориентиры, потому как трава выше вашего роста. Форсировать ручей Высокогорный?! Да легко, это всего лишь вода, падающая с неба. Сейчас я трахну эту Бабку, а потом займусь воспитанием этих недорослей, от пословицы — для бешеной собаки сто километров не крюк.
* * *
Я безнадёжно отстал. Мои спутники с грацией джейранов ушли вперёд. При всей своей простоте подъём был практически вертикальным. Три точки опоры… будет вам три точки опоры. Я посмотрю, как вы пойдёте назад со сломанными рёбрами, а я буду разгружать ваши рюкзаки и увещевать: давайте ещё пройдём немного.
Я поднялся почти до середины этой Бабки и тут началось: все кровососущие твари накинулись на меня одновременно. Комары, оводы, мошка — всех видов и подвидов. Это было поведение разумных насекомых. Они словно знали про три занятые точки и четвёртую в поиске опоры. Овод безнаказанно прокусывал брезентовую ткань, комары облюбовали руки, лоб и шею, но самая злобная была мошка — гнус обыкновенный. Губы и окологлазничное пространство — вот на чём тварь строит пищевую цепочку. Мои губы превратились в оладьи, веки набрякли так, что я ничего не видел, шею обжигали комариные укусы. Иногда свободной рукой я убивал десяток тварей, но это была капля в море. Всё, больше не могу. Спускаюсь вниз.
Это оказалось намного труднее и больнее. Я практически это делал вслепую. Пока двумя руками и ногой я клеился к скале, другая нога пыталась найти надёжную ступеньку. Время остановилось, чёрт с ними, с тварями, всего не съедят, подавятся. Наконец я оказался на твёрдой горизонтальной поверхности, было почти темно, и я рванул к стоянке. Но выйдя на тропу, я ничего не обнаружил, я потерял ориентир в этой долбанной траве и вышел выше или ниже стоянки. Куда пойти? Я не мог уйти далеко, палатка где-то рядом, ладно, гадать не будем. Я засёк время и пошёл вниз. Через двадцать минут медленной ходьбы я понял, что выбрал ошибочное направление, повернулся и пошёл назад, в гору. Ночь уже вступила в свои права, звёзды горели, мерцали, мигали. Почему я не вижу костра?! В этих чёртовых горах можно рядом пройти и не увидеть, и не услышать, вон Высокогорный ревёт, как потерпевший. Наверное, в гору я иду медленнее, через двадцать минут я не увидел метки оставленной на дороге, хотя в такой темноте можно и не увидеть. Ага, впереди какой то свет, точнее отблеск, я двинул дальше и увидел-таки костёр. Тихонько я подошёл почти вплотную. Мои компаньоны сидели с самым удручённым видом, очевидно, наругавшись вволю. Наконец Пётр встал и начал поправлять на себе одежду, сейчас пойдут меня искать. Мстительная мыслишка на долю секунды промелькнула, а, может, дать им такую возможность побегать ночь перед восхождением? Но я её сразу отмёл в сторону. Не хватало, чтобы кто-нибудь сломал себе шею, тут и так много могил по дороге, а ведь ни одного селения. Я вышел на свет, оба аж подпрыгнули.
— Если бы ты не пришёл ещё десять минут, я бы заплакал, — Грек сказал это таким голосом, что я ему поверил сразу. Странно, я не испытывал никаких чувств. Тупое равнодушие, ни радости, ни злости, ничего. Нужно спать, первый день похода закончен, ночёвка в Лужбе не считается.
* * *
Мы медленно продвигаемся по каменной осыпи, где-то журчит ручей, он значительно уменьшился в размерах. Тропы нет, да и вариантов нет, мы в котловине, окружённой горами. Все мышцы забиты молочной кислотой, всё тело превращено в единый нарыв, но мне уже всё равно. Вскоре мы попадаем на участок с зелёной растительностью, и я глазам своим не поверил — огоньки, подснежники. Весенние цветы!
— Обрати внимание, вечная весна, сейчас в тундру войдём.
Пётр поднял указательный палец вверх. Мне интересно, я не видел тундру. Мы идём мимо небольшого озера с прозрачной водой. Я вглядываюсь, пытаюсь найти признаки жизни, мальков, насекомых.
— Это мёртвые озера, тут ничего нет, они образованы тающими ледниками, — заметил Грек мои старания.
Характер растительности снова начал меняться, стали появляться мхи, лишайники, а вот и карликовые берёзки, ну, дела. Во сне такое не увидишь. Это ж надо. А вот и вечный снег, мы подходим к первому цирку. Снег мокрый, слежалый, таким он бывает весной. Его много, он заполняет большую округлую впадину, не менее сотни метров в диаметре, дальше видна ещё одна. Я для пробы делаю снежок, но он тяжёлый, как кирпич. Таким снежком убить можно. Всё, дальше восхождение на самую высокую точку Горного Алатау. Я ощущаю тревогу, тело — сплошная боль, я вне пространства, мои руки, ноги и туловище живут отдельной жизнью.
— Главное не смотреть вниз, только наверх, а то голова закружится. Если случайно поглядел, замри, пережди головокружение, иначе сорвёшься.
Грек испытывающее смотрел на меня, я молча кивал головой.
— И не поднимайся прямо следом, держись в стороне, камень может упасть из-под ноги.
Я присел на камень, нужно собраться, сконцентрироваться, приготовится. Тревога уже заполнила меня целиком. Я понял, почему меня потащили на Бабку, это был тест. Я его не прошёл, сейчас мне предстояло залезть на сто таких Бабок. Я представил, как я падаю со скалы и бьюсь об камни, как тряпичная кукла. Компаньоны о чём-то спорили невдалеке, энергично жестикулируя. Всё, пора, или эта тревога разорвёт меня на части.
— Знаешь, мы решили подняться вдвоём, тебе для первого раза хватит, а ты пока золотого корня заготовишь на троих, а то не успеем, без тебя мы быстро поднимемся на вершину и назад. Пойдём, спустимся, он ниже растёт.
В их голосах и взглядах не было насмешливых ноток. Да, они правы, я оказался не подготовлен для такого перехода и восхождения. И нечего тут пальцы загибать, убиться я всегда успею. Мы снова двинули вниз, чтобы оказаться ниже вечной весны.
— Если, дотемна не вернёмся, ночью не спускайся, ночуй здесь, иначе пропадёшь. Мы должны быть часа через четыре — пять. Если не придём, значит, что-то случилось, ну там ногу подвихнул, да мало ли, — напутствовал меня Грек и почему-то глядя в сторону.
— Корня наберёшь и кури бамбук, его тут много.
Золотой корень или по-научному — родиола розовая, был аналогом знаменитого жень-шеня. И встречается в горах Алтая и Кузнецкого Алатау. Небольшой кустик с листочками по стволу и жёлто-коричневой головкой из тех же листиков. Прямо на камнях лежит тонкий слой дёрна и в этом дёрне довольно большой длинный корень золотисто-коричневого цвета. Если его разломить, то появляются на разломе белые капельки и резкий, но приятный запах. Как будто ты упал мордой в букет с розами. Корня было много, за час я набил полный рюкзак.
Горы слева, горы справа, ну, а я посередине, словно мышь в пустой корзине… Осталось ждать прихода нянек. Я наверняка знал, что авантюрный Грек настаивал на моём подъёме на зуб, а трезвомыслящий педантичный Пётр, напротив, был против. Я вдруг осознал всю абсурдность ситуации. Я сижу на камне, один, в центре Кузнецкого Алатау, хрен знает в скольких километрах от ближнего жилья и жду, когда придут эти турки, случайно мной недобитые вчера. И съел я утром один сухарь и чашку гречки с добавлением тушёнки да кружку сладкого чая. И обеда мне не видать, как причёску на собственном затылке, а на ужин я получу ещё сухарь, если эти выродки придут без приключений. Значит, три сухаря будут в активе, но Пётр отдаст их только в электричке, не раньше, его не переспоришь. А до этой электрички, как до луны… Я сидел на камне, а вокруг дыбились зубастые скалы, как стая свирепых волков.
Через несколько вечностей я услышал голоса, Грек и Пётр, громко переговариваясь, двигались в мою сторону.
— Ну что, набрал корня? Ух ты, как понесём столько?
— Корень полноценный, хорошего набрал, крупного.
* * *
Вечером Пётр изъявил желание попить чаю с золотым корнем, я выбрал корень покрупнее и хорошо промыл его в ручье.
— Это нам прибавит силы, — компетентно заявил Пётр, никто не возразил, корень лечебный, очень ценный, глупо от свежачка отказываться. Корень нашинковали кольцами и бросили в закипающий боб, немного поварив снадобье, сняли боб и добавили заварки. Аромат корня поплыл над стоянкой. Чай оказался необычайно вкусным. Завтра идём назад. Посидели у костра, покурили, пора спать. Мы залегли в спальники и замолчали. Мне не спалось, рядом ворочались компаньоны, через час лежания я захотел покурить, чего маяться, если не спится. Я вылез из палатки и начал раздувать пригасший костёр. Сначала вылез Грек, следом Пётр. Пошли разговоры у костра, мы даже не заметили, что начало светать.
Ночь прошла незаметно и как-то стороной. Вот тут-то до меня доехало: попили чайку с корешком. А ведь сегодня весь день идти, а в каждый рюкзак по объёмному мешку сырого корня, ну и чудотворцы, ну я чайник, а они-то должны были знать. Оказалось, не практиковали ни разу, да и корня не приносили, так, немного для экзотики.
Связался же я с вами, с такими наставниками долго не протянешь, а если и протянешь, то ноги. Мать вашу…
Обратный путь мы прошли до Казыра довольно незаметно, оно и понятно с горы легче с рюкзаком. Через перевал Алгуй пришлось покарячиться на курумнике. Но вот тропа закончилась и мы вышли к тальку. Дальше девять километров технологической дороги и мы в Лужбе. Я вдруг представил себе, что я пришёл первым. Можно искупаться в Томи, вымыть вибрамы, постирать носки. Это была идиотская мысль, как будто это нельзя сделать втроём, ожидая электричку до Междуреченска. И я начал убыстрять шаг, как будто во мне появился какой-то новый внутренний ритм. Я обогнал Грека, затем Петра.
— Он что, не устал?!
Услышал я за спиной голос Грека, ноги будто сами несли меня вперёд. Я оглянулся, наставники были уже далеко, я продолжал идти, не сбавляя темпа. Нужно увеличить разрыв, мне и нужно-то полчасика или чуть больше. Мы шли часов пять или шесть, делая короткие остановки. Ну ничего, на то и есть второе дыхание. Я оторвался, сейчас у меня будет время, это будет самое приятное ожидание в жизни, когда хочется его продлить. Я представил прохладную водичку, прогретые солнцем камни на берегу, душа запела.
Когда подходил к первому домику, я вдруг услышал сзади скрип гравия. О нет! Сзади улыбались две ехидные рожи наставников. Уже в электричке, они рассказали, как напрямик через сопки догоняли меня, чтобы устроить потрясающий облом. А самое интересное, что поход они сократили до минимума. Потому что торопились на день рождения к такому же турку. Мол, ты не печалься, что тяжело пошло вначале, с непривычки. Мол, плановики (плановые туристы), этот маршрут за десять дней ходят. А мы за три управились, зато везде успели!
* * *
P.S. После этого похода я много раз был на Поднебесных Зубьях, я поднялся на Большой Зуб и потерял интерес к восхождениям. Но золотой корень, хариус и необыкновенно красивые пейзажи заставляли надевать рюкзак снова и снова. А потом водный туризм заставил оценить пороги Большого Казыра и Тебы. Наставники не ходят в походы больше двадцати лет, а я не могу остановиться, и даже уговорил Грека сплавиться по красивой таёжной реке Тайдон. Но тот первый горный поход врезался в мою память и, наверное, изменил направление всей жизни.

Александр Серенко